— В вас-то я не сомневаюсь, — задумчиво произнес он, усаживаясь за стол.
Кофе был горячий и крепкий — как раз по его вкусу. Клэр поставила перед ним горку оладьев, ломоть бекона и бутылку с кленовым сиропом. Шеннон принялся за оладьи.
— Я давно не был в настоящем доме, где так… — начал было он, и осекся.
Она замерла над своей тарелкой, ожидая услышать не только его слова, но и то, как он их произносит. Он молчал, и ей пришлось вскинуть на него вопрошающий взгляд:
— Так значит, домашний уют все же вас привлекает?
Шеннон настороженно поднял брови.
— Я считала, — объяснила Клэр, — что вы не любите постоянства. Что вас все время тянет… путешествовать.
— Домашний уют для меня — все.
Кухонные запахи обволакивали, как когда-то в материнском доме, за открытым окном распевали птицы, подчеркивая атмосферу умиротворенности. Клэр была удивительно хороша, и Шеннон решил, что попал в рай, или настолько близко к нему, насколько это возможно для таких, как он.
Клэр отважилась взглянуть в глаза Шеннона.
— Я считаю, что домашний уют строится из любви и идеалов. Вы были счастливы?
Шеннон неловко пожал плечами.
— В моей жизни счастья было немного. Я очень рано понял, как опасно кого-то любить — у вас их отнимут.
В Клэр словно нож вонзился. Она крепко сжала тонкую чашку.
— И отняли?
Уходя от ответа, он резковато сказал:
— Это было в прошлом — нечего его ворошить. Надо жить настоящим.
Клэр было нестерпимо больно за Шеннона. Она не знала, что именно с ним произошло, но от этих слов у нее сердце оборвалось. Допив кофе, она молча встала, собрала посуду и начала перемывать ее в теплой пенной воде.
Шеннон вышел из-за стола и подошел к ней. Он снял полотенце и начал вытирать сполоснутую посуду.
— Вы чем-то расстроены, Клэр?
— Нет.
— Вы совсем не умеете лгать. Вас выдает голос, не говоря уже о ваших огромных прекрасных глазах.
Шеннон был озадачен тем, что произошло. Он только вскользь упомянул о своей трагедии. Ее сопереживание трогало, но так остро чувствовать чужую боль для нее опасно! Почему Клэр не защищает себя от него?
Стараясь не встретиться с ним взглядом, Клэр склонилась над раковиной с посудой.
— Просто… просто в вас очень много боли, — дрожащим голосом выговорила она наконец.
— Я говорил вам, что мои секреты — неприятные, — мрачно напомнил он ей.
— Да, говорили, — тихо согласилась она.
Испытывая отвращение ко всяким нравоучениям, Шеннон не удержался:
— Согласитесь, жизнь капризна и вообще дело нелегкое.
Клэр на секунду перестала мыть посуду и посмотрела прямо ему в глаза, вызывающе ответив:
— Я этому не верю. Всегда есть надежда.
Шеннон проглотил проклятие. Клэр не заслуживает того, чтобы испытывать на ней свои чувства и переживания. Он сумеет сдержать себя, а разговор этот — лишь дань вежливости. И он изрек:
— Я слово «надежда» не признаю.
— А идеалы?
— Идеалы… — Он цинично улыбнулся. — Они больше похожи на кошмары.
У нее не было доводов, чтобы бороться с его взглядом на мир — по крайней мере, пока. Она сказала еще тише:
— Ну, может, живя здесь, вы изменитесь.
— Месяц в раю перед возвращением в ад? Будьте осторожны, Клэр, не вкладывайте в меня слишком много. Я живу в аду. И не хотел бы, чтобы вы представляли его себе.
Она вздрогнула. Шеннон напоминал ей раненого зверя, от боли бросающегося на окружающих. Как бы хотелось помочь этому человеку! Но она решила не выдавать своих тягостных чувств.
— Ну, — с напускной небрежностью отозвалась она, — вы наверняка рано или поздно начнете здесь скучать. Будете более чем рады уехать.
Шеннон нахмурился, вытирая руки.
— Увидим, — только и сказал он и, досадуя на себя за то, что поделился с Клэр своей болью, резко спросил: — Что у нас на сегодня?
Клэр уже взяла себя в руки.
— Прополка. Я стараюсь заниматься этим с утра, пока еще не жарко. Надо выполоть сорняки, собрать слизней и посмотреть, нет ли других вредителей.
Что же может залечить его раны? Ее сердце подсказывало, что она сумела бы это сделать. Ведь стольким детям она помогла сбросить с себя их тяжкий крест! С помощью цвета и красок она вызволяла несчастных из их узкого мирка. Каждый год она встречалась с новыми детьми, и через месяц-другой они уже улыбались гораздо чаще, чем в первые дни учебы. Нет, у Шеннона есть свои надежды, пусть даже он не хочет в этом признаться!
Шеннон методично выдергивал сорняки, поднявшиеся в рядках брокколи, цветной капусты и помидоров. На соседней грядке работала Клэр. Со времени их утреннего разговора она была молчалива, и это его настораживало. На Шенноне как всегда была кобура с береттой. Когда он ее надевал, Клэр недовольно на него посмотрела, но ничего не сказала. И слава богу. Ни к чему все эти попытки спасти его мрачную, безнадежную душу. Пусть не забывает, кто он такой. По крайней мере, тогда она будет держаться от него подальше. Он не стоит того, чтобы его спасали.