Это был молодой еще сравнительно парень, в кепке, сшитой из шевиотовых клинышков «звездочкой», как у Леньки Дятлова, в хромовых сапогах-бутылочках до колен, называемых лопарями, уголок белого платочка виднелся в кармашке черного просторного пиджака. Держался парень застенчиво, предупредительно, вежливо. Еще перед входом в кабинет Мухачева он смахнул с головы кепку, обнаружив несколько удлиненную, молоткообразную голову, поправил рукой реденький чубчик «английской польки». У предложенного стула он стоял до тех пор, пока не уселись за столом Мухачев с Орешиным.
— Полюбуйся, лейтенант, какой воспитанный молодой человек! — усмехнулся Николаю оперативник. — Не смотри, что зелен, у него почти десятилетка за плечами! Наших закрытых курсов — зэка сокращенно. Еще, заметь, если б не амнистии, то цены бы ему не было! Так, Слоненок?.. Кстати, — повернулся Мухачев опять к Орешину, — хочешь узнать, почему его Слоненком кличут, злодея? Рука у него гибкая и ловкая, как хобот. Правая или левая рука-то, не дай соврать, Лешка?
— Гражданин начальник, ну зачем вы так шутите, ведь я на производство устроился, женился, с прошлым покончено!
— Покончено?! На производстве работаешь?.. Граждане, граждане! Спешите посмотреть рабочего Слоненка! — совсем развеселился Мухачев. Николаю Орешину даже неудобно стало за поникшего головой симпатичного парня. — Ты брось мне тут арапа заправлять! — повысил голос оперативник. — Знаю, как ты работаешь. Рассказать?.. Рано встаешь, чтоб угадать на час пик, автобусах в трех чистишь карманы, трижды по кольцу проезжая проходную своей сапожной артели, а то и вовсе… По три выходных себе устраиваешь в неделю! Вот и в прошлую пятницу утром часиков в десять где шатался, на работе тебя не было? В хлебном магазине ты был на Лесной.
— Не верите! — вздохнул Слоненок. — Я, конечно, не помню за ту пятницу, может, у меня зубы опять болели — у жены вон хоть спросите!
— И опять врешь! Нашел мне алиби — жена! Да она все скажет, что ты наказал! Наглеешь, Слоненок, наглеешь. По-твоему: не пойманный не вор? Вор ты — и останешься вором, бесчестным человеком, на Руси ведь ворами нарекли и тех, кто врет, ловчит, подличает, против честных людей живет. И другое страшно: куда ты паспорта обворованных граждан деваешь, шпионам продаешь?
— Да вы что, гражданин начальник?! — отшатнулся даже на стуле Слоненок. — Неужели я не понимаю, неужели ж я буду врагу, так сказать… — он совсем смешался, поняв, что невольно выдал свою причастность к пропаже паспортов, а следовательно…
— Вот и договорились, — усмехнулся Мухачев, победно поглядывая на Орешина. — Воруешь, Слоненок, еще как воруешь! А понимаешь ты все, это верно. Все знаешь. Вот скажи, участковый твой интересуется, сколько по кодексу судьи дадут за кражу сотни рублей, сколько за трешку? Не стесняйся, давай поясни.
— Кому как, — вздохнул Слоненок, скосившись на Орешина. — Мне бы дали поближе к десяти… Хоть за трешку, хоть за скоко.
— Знает, видишь, злодей, все знает! И ворует! — пристукнул ладонью по столу Мухачев. — А может, ты недопонимаешь все еще? Чего? Скажи — объясним, а ты воровать бросишь. Ну что за профессия — вор?! Сын у тебя вырастет, а ему скажут… Ну сколько ты в автобусе украдешь за день? Погоди, погоди, не ерзай — ты сначала меня послушай, а потом врать начнешь! — опять прихлопнул ладонью Мухачев готовые сорваться с языка протесты Слоненка, уже не находившего удобного места на стуле.
— Пусть сотню с мелочью наскребешь по карманам едущих на работу, да и то вряд ли, ведь ты боишься большие деньги сразу брать у кого-то одного — заявит! Рублики, мелочишко… А потом годы в тюрьме. Где ж выгода, ради чего все? Да работай ты слесарем, по тыще в месяц получай с честью — и без всякого риска! Или в сапожной твоей мало платят?
— Ничего платят, напарник и больше тыщи, бывает, получит… Не ворую я, гражданин начальник! На пушку берете, путаете. Конечно, если судимый был, так все…
— Дурак ты, дураком и останешься, сам себя в жизни обсчитываешь! В общем, я ничего слышать не хочу, но чтоб хоть паспорт женщине вернул. Мало что без хлеба осталась, так еще и штраф ей платить теперь? Верни паспорт, если не хочешь больших неприятностей.