— Приятно слышать. Ты читала ее?
— Да, читала, и мне очень понравился Томми-Муравей. Он смешной. Я думаю, тебе следует написать о нем еще одну книгу.
— Я счастлив, что ты так говоришь, потому что это именно то, что я сейчас делаю. В следующей книге Томми встречает девочку-муравья и влюбляется в нее.
— Это здорово, — одобрила она и на какое-то время замолчала.
Я начал волноваться.
— Все в порядке? — переспросил я.
— Дядя Чес, — наконец сказала Таня, — ты не мог бы оказать мне любезность? Большую любезность?
— Ну, конечно. А что именно?
— Ты можешь дать мне немножко денег?
Я был ошарашен. Мне казалось, что моя племянница ни в чем не нуждается. К тому же я абсолютно не был уверен, что Марлен одобрит такой поступок с моей стороны.
— И сколько же тебе нужно, Таня?
— Много.
— Ну, как много?
— Сто долларов? — спросила она с надеждой. — Мне в самом деле нужны эти деньги.
Для меня это был шок.
— Ты не могла бы мне сказать, на что тебе нужна такая сумма?
— Это секрет.
В первый момент я подумал, что она собирается купить что-нибудь дорогое своей матери или отцу на день рождения. Затем я вспомнил, что и у того и у другого дни рождения в ноябре.
— Секрет, — повторил я. — Ну ты же знаешь, что мне можно рассказать. Я обещаю никому не раскрывать твой секрет.
— Никому?
— Ни одной душе! Клянусь честью.
— Хорошо, — начала она медленно. — Я хочу отдать эти деньги своему другу.
— О… Мальчику или девочке?
Долгое молчание. Затем:
— Мальчику.
— Что за мальчик?
— Просто мальчик, — сказала она.
Теперь я успокоился. Если она предполагает на эти деньги купить мальчику подарок на день рождения, это было то, с чем я готов был согласиться. Но я не видел никакого смысла давать ей стодолларовую бумажку, не зная имени мальчика. У меня свои представления о воспитании в этом вопросе.
— Я не прошу тебя подарить мне эти деньги, дядя Чес, — продолжала девочка. — Я просто прошу тебя дать мне их взаймы. Я верну их тебе, обязательно верну.
— А ты… не хочешь попросить об этом маму или папу?
— Я не могу, — ответила она горько. — Ты единственный, кого я могу попросить.
Ненавижу дилеммы, подобные этой. Я имею в виду, что люблю Таню и думаю, что и она меня любит. Более того, и это очень важно, я считаю, что она мне доверяет. И мне вовсе не хотелось выдавать ее секрет даже ее родителям. Особенно родителям. Я прекрасно понимал, что это означало бы конец любви моей племянницы, конец ее доверия.
— Не волнуйся, дорогая, — сказал я. — Я дам тебе эти деньги, но…
— Одолжишь, — перебила она. — Ты только одолжишь мне эти деньги.
— Хорошо, я одолжу тебе эти деньги, но я не хочу высылать их по почте, потому что твои родители могут открыть конверт. Почему бы тебе не сказать маме, что я звонил и пригласил тебя на ленч в субботу? Скажи ей, что это будет наш маленький праздник. Просто для тебя и для меня. Она может привезти тебя ко мне и отправиться по своим делам, а затем, позже, заедет и заберет тебя. Пока она будет отсутствовать, я дам тебе деньги. Ну как, подходит?
— Не знаю, — протянула она с сомнением. — Может быть, она тоже захочет остаться на ленч.
— Ничего подобного, — возразил я. — Этот праздник будет только для нас с тобой. Если с ее стороны возникнут какие-нибудь возражения, просто попроси ее позвонить мне, хорошо?
— Хорошо, дядя Чес, — сказала она. — Я перезвоню и скажу, что ответила мама.
Я повесил трубку, не будучи уверен, что поступаю верно. У меня было четкое ощущение, что у Тани возникли какие-то проблемы. И я не хотел усложнять эти проблемы, задавая ей вопросы или посвящая в наш разговор ее родителей.
Я всегда был человеком действия. Я любил бегать, любил заниматься спортом, любил плавать. Считал себя первоклассным боксером, и вообще многие виды спорта давались мне с легкостью. У меня были надежды, что я смогу участвовать в Олимпийских играх и, может быть, даже занять какое-то место. Но все это было, конечно, тогда, когда у меня были ноги.
Пока я находился в госпитале и после того как выписался оттуда, я начал привыкать к размышлениям. К тому, чем раньше я никогда не занимался. И я понял, что раздумье может быть таким же захватывающим и поглощающим, как алкоголь или никотин. Вы настолько привыкаете думать, что даже испытываете неудобство, если в течение какого-то времени не загружаете свои мозги.
Пребывая в состоянии задумчивости, я успокаивался. Я мог мечтать, фантазировать, строить различные совершенно сумасшедшие, невыполнимые планы, выдумывать любые жизненные сценарии. Большинство моих фантазий не имело никакого отношения к реальности, но я получал от них большое удовольствие. Я понял, что открыл для себя совершенно новый мир — эти ощущения захватили меня полностью до кончиков волос.