Все, что я знаю, так это то, что мое существование было бы безнадежно пустым, лишенным всяких ощущений, если бы у меня не было дружбы с Чесом Тоддом. Конечно, моя работа удовлетворяла меня на профессиональном уровне, но она не заполняла полностью ни мою душу, ни мой ум, ни мое сердце. Мне требовалось еще кое-что. Подозреваю, у меня была необходимость в личных переживаниях.
Чес спросил моего совета, каким образом он должен вести себя, чтобы помочь своему брату, и как лучше руководить намерениями его племянницы Тани убежать из дому. Это было очень важно для меня, поскольку демонстрировало его веру в мои возможности. А также его желание принять от меня помощь. Это был знак возрастающей между нами близости.
— Чес, — сказала я, — я разделяю твое волнение из-за брата, и мне бы очень хотелось предложить простое и эффективное решение, но я не могу. Некоторые проблемы не решаются, ты знаешь это.
— Не хочу этому верить, — нахмурился он. — Это означает, что я ни черта не могу сделать. Просто должен сидеть и смотреть, как погибает близкий мне человек. Герман говорил мне, что он встречался с тобой.
— В самом деле? — слегка удивилась я. — Да, у нас была одна предварительная встреча. Затем он перезвонил и сказал, что решил не продолжать.
— Вонючая задница, — проговорил Чес угрюмо. — Даже он признает это. Но он совершенно не хочет прилагать никаких усилий, чтобы измениться. Что касается Тани, она сказала, что они с Четом Бэрроу планируют убежать прямо перед началом занятий. Черри, как ты думаешь, мне следует сказать их родителям?
— Да, — ответила я, — обязательно. Я понимаю, что ты чувствуешь себя предателем по отношению к Тане и боишься потерять ее доверие, но все-таки безопасность детей должна быть на первом месте.
— Да, — откликнулся он, — пожалуй, ты права. И, может быть, если я скажу, это убедит их родителей уделять больше внимания своим детям. Надо обдумать это. Ты не сделаешь нам что-нибудь выпить?
— Я сделаю все, о чем ты просишь, — улыбнулась я. — У нас будет для этого прекрасная возможность.
Я приехала к нему, когда дождь лил как из ведра, и казалось, что этому потоку не будет конца. Ветер шумел, деревья пригибались низко к земле, но нам было уютно и тепло, как будто ненастье за окном усиливало наши положительные эмоции.
Я наполнила стаканы, и мы сидели, медленно потягивая коктейль. Единственным освещением комнаты была лампа на письменном столе Чеса. Она высвечивала только середину помещения, оставляя все углы темными. Чес отъехал от светлого пятна и оказался в полной темноте.
— Эй, — запротестовала я, — я не вижу тебя.
— Как раз то, чего я и хотел, — сказал он. — Потому что я должен сделать тебе признание, Черри.
Я ждала.
— Помнишь, я рассказал тебе однажды про женщину по имени Люси, с которой я был помолвлен.
— Да, — ответила я. — Она погибла в автокатастрофе.
— Это все ерунда. Никогда не существовало никакой женщины по имени Люси. Я просто все это выдумал.
— Зачем, Чес?
— Сам не знаю. Может быть, я хотел завоевать твою симпатию. Я в самом деле не знаю, какого черта я навешал тебе лапшу на уши. Просто в тот момент это показалось мне хорошей мыслью.
— А почему сейчас ты мне рассказываешь, что солгал?
Он сделал глубокий вдох:
— Потому что я не хочу никакой лжи между нами. Ничего фальшивого, никаких недомолвок, никакого дерьма.
— Возможно, ты рассказал мне про Люси, чтобы убедить меня в своей привлекательности.
— Возможно, — смущенно произнес он. — В тот момент я не мог рассуждать так логично.
— Чес, а ведь подружку Томми-Муравья в твоей новой книге зовут Люси, не так ли?
Он выкатился в своем кресле на освещенное пространство и пристально взглянул на меня.
Я была готова к любым действиям с его стороны и не собиралась сопротивляться.
— Боже мой! — воскликнул он. — А ведь верно. Но я никогда не проводил никакой взаимосвязи. Что это означает, док?
— Это означает, что ты — Томми-Муравей, который ищет романтического приключения, — засмеялась я.
Он задумчиво смотрел на меня.
— Ты знаешь, а, по-моему, ты попала в точку. Я пишу свою долбанную автобиографию.
— Только она не о твоей жизни, — напомнила ему я, — это о том, как ты хотел бы жить, то есть своеобразный проект автобиографии.
Я по-прежнему говорила легко и беззаботно, но Чес не чувствовал этого. Я увидела, что он начал дрожать.