То, что он прочел, его одновременно и развеселило, и испугало.
«Ну, Контора, вечная и бессмертная», – думал он, читая инструкцию. На листке было написано:
«Вас найдут в бессознательном состоянии санитары выездной бригады „Клиники доктора Кузьменко“, когда придете в себя, утверждайте следующее: а) ваш родной язык – английский, кроме этого языка, вы знаете также арабский; б) ни русского языка, ни языка Губернии вы не знаете; в) у вас тяжелый случай амнезии – вы не помните, ни кто вы такой, ни как вас зовут, ни из какой вы страны. Дальше действуйте по обстановке – с вами вскоре свяжутся. Пароль для связи: „Мы – не рабы“, отзыв: „Рабы – не мы“. Помните, что от успешного выполнения задания зависит ваша жизнь и жизнь ваших близких».
Он передал листок Шитову и резко сказал:
– На, съешь! Не ожидал я от тебя такой пакости! – Рудаки встал со скамейки и добавил, уходя: – А хозяевам своим передай, что я в этом участвовать не буду, и пусть скажут спасибо, что я не иду в полицию.
Он покинул сквер быстрым шагом, не обращая внимания на Шитова, который что-то говорил ему вслед.
Рудаки вспоминал сейчас все эти уже достаточно давние события, сидя на балконе своих «апартаментов». Недалеко, на том берегу пруда, начинался смешанный лес, в спокойной воде отражались прогулочные лодки, стоящие у причала прямо напротив балкона. Было еще рано, и лодку никто не взял, но немного позже, когда закончатся процедуры, «гости» – так принято было называть пациентов клиники – потянутся к пруду, разберут лодки и начнется катанье с визгом и брызгами.
Режим в клинике был свободный – можно было гулять по огромной территории, бродить в ближнем лесу, где, правда, ты вскоре натыкался на забор с колючей проволокой по верху, плавать в пруду. Запрещалось только выходить за пределы территории клиники, но этот запрет часто нарушался-не привыкшие к долгому воздержанию «гости» лазали через дырку в заборе за спиртным в ближайшую поселковую лавку. Администрация смотрела на это сквозь пальцы – они знали хорошо свой контингент, знали, что подобранные у заборов бродяги едва ли убегут от сытой жизни, а если и убегут, тоже не беда – на их место можно будет набрать новых, рыночная экономика, свирепствовавшая в городе и в стране, постоянно поставляла работорговцам новый «материал».
Правда, как вскоре выяснил Рудаки, к тем, кто уже подписал рабочий контракт с «фирмой», отношение было иное – они жили в отдельном корпусе под охраной и в столовую ходили группами в сопровождении надзирателей.
«Когда же мне предложат контракт?» – думал он.
Прошло уже около года, а к нему с предложением подписать контракт никто не обращался: ни сам «Дед Мороз» Илько Вакулович с глазами, по выражению Маяковского, как две жестянки в помойной яме, ни его подручные – мрачный санитар Коля с густыми сросшимися бровями и мини-лбом неандертальца и милейшая Елена Сергеевна – второй врач клиники и, как выяснил Рудаки, дама с богатым уголовным прошлым.
Все эти и другие сведения о персонале «Клиники доктора Кузьменко» Рудаки получил от связного, с которым встречался в лесу. Первый раз он появился неожиданно, вскоре после того, как Рудаки сюда привезли. Рудаки в отчаянии бродил тогда по лесу, пытаясь найти способ вырваться из этой западни, куда загнало его шпионское прошлое, и зол был как черт и на самого себя, так как недооценил коварство Конторы, забыл, что она никого и никогда не оставляет в покое, ну и, конечно, на Толю Шитова, который его так подло подставил под удар.
Когда связной вдруг появился из-за куста и назвал пароль, Рудаки молча сбил его с ног, казалось бы, давно забытым приемом. Парень упал, но потом, когда Рудаки принялся его душить, приговаривая: «Контора! Контора!» – больше он от злости не мог ни слова вымолвить, – вдруг вырвался, применив какой-то новый, не знакомый Рудаки прием, и, задыхаясь, прохрипел испуганно:
– Вы что, псих?!
Рудаки стало смешно.
– Ладно, – сказал он, улыбаясь, парню, который уже стал в боевую стойку, ожидая нападения. – Ладно, мы – не рабы, рабы – не мы. Ты не виноват. Служишь Конторе – служи. Я тоже когда-то служил верой и правдой царю и отечеству. Говори, что ты там должен мне передать. Кстати, как тебя зовут, коллега?
– Андрей, – ответил парень все еще охрипшим то ли от испуга, то ли от хватки Рудаки голосом и, запинаясь, передал инструкцию.
Рудаки предписывалось внедриться в группу контрактников и пройти с ними весь путь до Катанги. В Тунисе и Ливии пароль для связи будет тот же, только на английском. Освободят его вместе с остальными на месте во время рейда на руднике. Основная его задача – найти неопровержимые доказательства работорговли и передать по связи, только в этом случае местное правительство соглашается дать разрешение провести международную операцию на своей территории.
– А как внедриться, твои начальники не сказали? – усмехнулся Рудаки.
– Надо ждать пока предложат контракт, – серьезно ответил связной и исчез в кустарнике.
– Вот и жду, – негромко сказал вслух Рудаки, – почти год уже.
Он вздохнул и подумал, что русский уже звучит для слуха непривычно – год почти прошел с тех пор, как говорит он на чужих наречиях.
На пруду стало оживленно, «гости» отвязывали лодки, громко кричали, смеялись, кое-кто уже бултыхался в пруду, поднимая со дна ил. Рудаки ушел с балкона в комнату и взял роман Ранкина, но, прочитав полстраницы, отложил – не читалось.
«Может быть, все-таки решиться позвонить, – думал он в который уже раз, – Иве или лучше В.К. Они уже давно, наверное, считают меня мертвым. И в Университете меня тоже уже числят в покойниках, может, березку в мою честь посадили, – усмехнулся он. Была у них такая традиция – садить деревья в парке в память почивших профессоров. – Хотя едва ли – не тяну я на березку. Жалко все-таки, – думал он, – жалко, что так вдруг переменилась моя спокойная, налаженная жизнь. Не волнуют уже меня, как в молодости, эти шпионские страсти, впрочем, – поправил он себя, – и в молодости тоже восторга не вызывали – во всех командировках главным моим чувством был страх и ничего больше, никакой тебе романтики».
Он вспомнил анекдот про старого джигита и улыбнулся. Шел старый джигит по горной дороге, видит – лужа. Он разгоняется, прыгает и… приземляется посреди лужи. «Эх, говорит он, – старый стал, молодой был – орел был, сокол был, высоко летал, – оглядывается, видит: вокруг никого нет, и продолжает: – Эх, и молодой тоже не сокол был!»
«Вот и я так, – Рудаки хмыкнул и опять подумал: – А звонить никак нельзя – ни Контора, ни мафия этого так не оставят, убьют или пакость какую семье учинят. Никак нельзя звонить. Кроме того, чтобы позвонить, в город надо ехать, карточку купить, а на какие деньги?»
Единственная надежда оставалась, что связной передаст Шитову его просьбу хотя бы намекнуть Иве, что жив он. Единственная надежда, но слабая – Контора такие нежности никогда не жаловала. Рудаки символически плюнул в ту сторону, где, по его разумению, должна была находиться Контора, и опять вышел на балкон выкурить сигарету.
Как-то он не вытерпел и все-таки решил позвонить. План у него был такой: дойти до конечной трамвая, который шел из Заспы Озерной в город. На остановке всегда было людно: дачники, отдыхающие из окрестных санаториев и пансионатов. Если не будет слежки, можно будет попросить «мобилку» у кого-нибудь поинтеллигентнее на вид, быстро набрать номер и сказать: «Это я – я жив!».
Но слежку он заметил сразу. Один – санитар из клиники шел за ним, не скрываясь, а когда Рудаки смотрел на него, изображал улыбку. Это и слежкой назвать было трудно, скорее, конвоем. Второй – паренек в бейсболке на велосипеде. «Это уже Контора», – подумал он. Паренек сначала обогнал его, а потом ждал на дороге – вроде с велосипедом у него что-то, а когда Рудаки, чтобы подразнить и проверить, зашел на почту, там тут же оказались оба.
Нет, никак нельзя было дать о себе знать. Приходилось ждать, пока предложат контракт, и надеяться, что у Шитова заговорит совесть и он хотя бы намекнет Иве, что ее муж жив.