Противоположности притягиваются — да кто придумал такую изощренную пытку? Не иначе как ты сам, Белиал-блияаль,[55] своим беззаконным умом постарался. Ждать затишья посреди войны, чтобы на крохотном островке примирения прижаться друг к другу и, ненадолго перестав быть врагами, ощутить тепло и единение — шаткие, ничего не исправляющие, ничего не значащие. Мгновения гармонии на пике синусоиды перед падением вниз, во тьму отчуждения, в пасть злобы. Захват перетекает в объятие, объятие — в нож у горла. Чтобы мечтать о качелях между о надо быть безнадежным торчком, долбаным адреналиновым наркоманом.
Я горю, подумала Катя. Чувствую, что горю, а почему горю, в чем горю — непонятно. Ни котлов, ни сковородок, ни раскаленной решетки для грешниц, переспавших с нечистым, вот ведь гадство. Тогда откуда взялся огненный зуд, прокатывающийся по всей коже — здесь, в стылом каменном мешке, почти не согретом лесами, что сгорают в камине?
В покои Люцифера, где в отсутствие хозяина второй из князей ада заговаривал, заклинал катину память вспомнить, поймать темное, шальное, уплывающее — даже сюда из недр геенны доносился бубнеж паствы у алтаря Священной Шлюхи. Молились, видать, всем приходом за нерожденную дочь антихриста и сатаны. Впервые Катерина подумала не про дьявольское отродье, не про орудие высшей геополитики — про ребенка из плоти, из ее, катиной, плоти. Маленькая девочка, смуглая и черноглазая — в Денницу. Или светло-рыжая и белокожая — в Катю. Лежит, жмурится, зевает розовым ртом. И если сомкнуть в кольцо указательный и большой пальцы, то вся ее кисть туда помещается, словно мелкий голый птенец. Как страшно, замирает Катерина, охренеть как страшно.
— Да, — отвечает она Агриэлю, Уильяму Сесилу, чокнутому графу Солсбери. — Да, блядь, да.
Глава 6
Зеркала судеб
Если бы Катерину спросили, с какого возраста она себя помнит, ей было бы трудно назвать возраст. Зато прочее сохранилось в памяти на удивление четко: как отдалялась, уходила в немыслимую вышину золотая от солнца поверхность, как морская вода сперва казалась ледяной, а потом почему-то горячей, будто кипяток, как сознание очень быстро смирилось с тем, что это — конец, и с интересом стало ждать, что же дальше, глубже, там, в наплывающей тьме. Но мамины руки вдруг схватили маленькую Катю, испуганно и грубо, выдернули из воды, и морю не удалось забрать ее — в который раз не удалось.
С дщерью Люцифера в утробе вспоминать стало неизмеримо проще. Этот ребенок пользовался любым шансом, чтобы окатить мамочку, точно контрастным душем, знанием, к которому мамочка абсолютно не готова. Вот и сейчас в памяти словно карточный домик рушился, открывая все новые и новые масти.
Катино детство оказалось отнюдь не самым ранним из воспоминаний. Поверхность воды, играя солнечными бликами, опять удалялась от Катерины, Кэт, Китти, от ее распахнутого в беззвучном крике рта. Цепочка воздушных пузырей, унося последнюю жизнь из груди, тянулась вверх, болели сдавленные веревками запястья, отпущенное судьбой время стремительно иссякало. И снова чьи-то руки, грубые, огромные, всесильные, хватают за мотыляющиеся вокруг головы пряди и волокут обратно в мир живых.
— Кэт, держись! — выплевывает Сесил вместе с изрядной порцией соленой воды прямо в лицо Пута дель Дьябло. Он в одежде, окровавленной и порванной, но сам, кажется, цел и по-прежнему нечеловечески силен.
55
Имя «Белиал» образовано от слов «бли» — без и «оль» — ярмо (здесь подразумеваются заповеди), то есть буквально «без закона», «злодей» —