— Что с идиотов возьмешь, — ответил Подберезский. — И потом, какая разница? По мне, так туда им и дорога. Давай побежали!
Они бросились в темноту, но не успели пробежать и десятка метров, как позади них распахнулась дверь подъезда, и на крыльце появился Багор. Майор Багрянцев нетвердо стоял на ногах, его качало, и левая его рука свисала плетью, но правая крепко сжимала рукоятку пистолета. Он сразу заметил убегавших по освещенному одиноким фонарем двору людей, один из которых уносил кейс, и, вскинув сделавшийся вдруг непомерно тяжелым пистолет, выстрелил им вслед.
— Стойте, суки! — хрипло выкрикнул он, увидев, что пуля прошла мимо цели. — Стоять, я сказал!!!
Он снова нажал на спуск, но курок лишь сухо щелкнул по пустому патроннику. Нечленораздельно зарычав. Багор из последних сил бросился к машине, надеясь, что пешком беглецы от него не уйдут. Двигатель завелся с пол-оборота, и автомобиль круто развернулся, запрыгнув на тротуар и задев бампером стоявшую у подъезда скамейку. Взревев мотором, машина устремилась в темную глубину двора, нащупывая фарами беглецов.
Когда машина Багра скрылась из виду, Быстрый Стас с некоторым усилием поднял голову и огляделся.
В окнах уже начал снова загораться свет, погасший было с началом перестрелки. Загорелся он и на первом этаже, и в легшем на сырую траву желтом прямоугольнике Мурашов разглядел валявшуюся в каком-нибудь метре от его головы видеокассету. В ушах у него все еще звенело, и все время хотелось просто уткнуться лицом в холодную землю и лежать неподвижно, но Мурашов сообразил, что это может быть за кассета и выдавил из себя кривую улыбку, больше похожую на болезненную гримасу.
— Ночь нежна, — снова пробормотал он, неуверенным движением пряча кассету за пазуху.
Он встал, подобрал забытый Подберезским автомат и, шатаясь и опираясь на оружие, как на костыль, добрел до «чероки». Джип заурчал и скрылся в темноте прежде, чем во двор въехала первая милицейская машина.
Пока скучающие омоновцы собирали по всей лестнице трупы и оружие и выслушивали жалобы перепуганных жильцов, виновники погрома, как два зайца, петляли по темному лабиринту дворов, пытаясь скрыться от преследовавшего их с тупым упорством автомобиля.
— Брось железяку, брось железяку, — сердито пыхтел Подберезский, перепрыгивая через скамейки и уклоняясь от натянутых между деревьями бельевых веревок. — Вот и бросил... Сейчас дал бы ему в лобовик, чтоб брызги полетели, и все дела...
— Давай, давай, бизнесмен, — подбадривал его Комбат, — растрясай жирок. И побереги дыхание: черт его знает сколько у него бензина.
— Ты что, всю ночь от него бегать собираешься?! — одышливо завопил Подберезский. — Ну нет уж! Налево сворачивай, там забор! Посмотрим, как он на машине через него перелезет!
Они дружно свернули налево, и Багор, которому приходилось вести машину одной рукой, едва успел повторить их маневр, разбросав при этом стоявшие у края тротуара бачки для пищевых отходов. Увернувшись от метнувшегося навстречу дерева, он ударил по тормозам, чтобы с разгону не протаранить внезапно выросшую у него на пути сложенную из железобетонных плит стену. Автомобиль замер в полуметре от стены, и в свете фар Багор разглядел тех, за кем он так упорно гнался: оба сидели на гребне забора, как шкодливые пацаны, и выжидательно смотрели на него.
— Слезайте, козлы, — сказал Багор, выходя из машины и наводя на них пистолет. — Стрелять буду.
— А патроны? — без намека на одышку спросил тот, что был постарше.
— Залезай к нам, мужик, — дружелюбно предложил молодой и похлопал ладонью по кейсу, который держал в руках. — Побазарим за бананы. Умираю люблю бананы, а тут целых два вагона.
— Козлы, — процедил Багор, отступая к машине. — Суки рваные, педрилы...
— Слушай, Андрюха, — сказал Комбат, — а давай правда слезем. Он нам поподробнее растолкует насчет козлов, а заодно расскажет, на кого работает. А?
Багор поспешно упал на сиденье и дал задний ход.
— Пишите завещания, козлы! — крикнул он в открытое окошко.
— Тьфу на тебя, — сказал вслед Подберезский.
— Какой неприятный грубиян, — добавил Комбат, ерничая.
Ладогин задумчиво сложил трубку мобильного телефона и медленно убрал в карман. Костырев бросил на него любопытный и одновременно испуганный взгляд: философ чувствовал себя не в своей тарелке и вздрагивал от каждого звука. Перехватив его трусливый взгляд, Ладогин поморщился: то, что велел ему сделать Аркаша, бабнику активно не нравилось, а тут еще этот придурок смотрит, как юная девственница на пьяного матроса... Ладогин вздохнул и посмотрел на часы. Скоро, подумал он. Уже совсем скоро... И ослушаться нельзя, с Аркашей такие номера не пролазят.
По тону, каким говорил старик, Игорь понял, что тот и сам не в восторге от этой затеи, и от этого неудовольствие только возросло. Похоже, что на Аркашу кто-то сильно надавил, хотя Ладогин, сколько ни ломал над этим голову, никак не мог сообразить, кто мог давить на такого человека, как Аркаша. Неужели тот весельчак, который недавно заходил в аппаратную? По всему получалось, что это именно он, но тогда это был человек такого масштаба, что у Ладогина захватывало дух, когда он пытался вообразить себе, кем мог оказаться этот тип. Насколько было известно Ладогину, Аркаша сроду не боялся никого и ничего и делал только то, что выгодно. Какую выгоду старик мог извлечь из этого своего поручения, Игорь Ладогин решительно не понимал.
"К черту, — решил он наконец. — Кто много знает, тот мало живет, а я хочу жить долго. И вообще, сказавши "а", надо говорить «бэ» независимо от того, нравится тебе это или нет. Говорила мне мама, что дурные знакомства до добра не доведут... А что знакомства?