К Андрею протискался полный, с резкой проседью человек в аккуратном костюме и галстуке.
— Люченцио Мадзини, руководитель, — представился он.
Андрей пожал ему руку и спросил:
— Вы коммунист?
Мадзини бросил на него взгляд, который Андрей не понял, и невольно насторожился.
— Но коммунист, — покачал головой Мадзини. — Социалист.
Андрей почувствовал, что допустил промах. Итальянец мог решить, что в СССР доверяют только коммунистам, рады только им. И еще Андрей подумал, как это трудно и ответственно вот так, по существу, от имени всей страны, первым встречать на границе друзей, и не только друзей. Исправляя свой промах, он дружелюбно и радушно, полный раскаяния и симпатии, сказал:
— Социалист — это тоже рабочий, это тоже друг.
— Да, да, друг, — весь просветлев, радостно закивал головой Мадзини и, снова схватив руку Андрея, энергично затряс ее. — Рабочий и друг. Товарич! Да, да!
И тут Андрей, наконец, решился.
— Вы хорошо понимаете по-русски? — спросил он. Мадзини застенчиво улыбнулся.
— Но, но. Мало.
— По-французски?
— Ода!
Андрей облегченно вздохнул. Теперь можно было перейти к делу. Оглянувшись, он сдержанно сказал Семену:
— Ступай побеседуй. И попробуй обнаружить того человека, узнай, как его зовут. Но больше ничего не предпринимай.
В ответ Семен усмехнулся.
— Ты, оказывается, очень осторожный политик, — и, понизив голос, добавил: — Но доллары мы таким образом упустим. Это как пить дать.
— Ладно. Кажется, отвечаю я. И Андрей повернулся к Мадзини,
— У меня к вам есть разговор. Зайдемте сюда, в служебное купе.
Андрей торопливо передал Мадзини свой разговор с бельгийским журналистом. Итальянец выслушал его со странно отчужденным лицом и, когда Андрей кончил, коротко спросил:
— Что вы думаете предпринять с нами?
— Я хотел бы посоветоваться.
— Я могу вызвать сюда Учелло. Это его вы имеете в виду. Пусть покажет вам свой пиджак.
— А нужно ли? Если вы ручаетесь… Мадзини ответил резко, почти враждебно:
— Да, я ручаюсь. Но это нужно.
Андрей помедлил. Правильно ли он поступает? Взгляд его упал на окно. Поезд подходил к перрону вокзала. И Андрей с облегчением сказал:
— Зайдемте вместе с Учелло к нашему начальнику. Мне кажется, это недоразумение.
— Это хуже, — покачал головой Мадзини. Он тоже посмотрел в окно и вдруг возбужденно схватил Андрея за руку.
— О! О! Смотрите! Это встречают нас ваши рабочие!
На перроне стояли люди со знаменами, они улыбались, махали руками, наклоняясь к окнам вагона, некоторые поднимали вверх сжатые кулаки и что-то весело кричали.
Мадзини ринулся было к двери, но тут же остановился и в нерешительности обернулся. Лицо его вновь стало хмурым и обеспокоенным.
И тут Андрей решился. Мысленно послав ко всем чертям версию с контрабандой, он сказал:
— Никаких начальников, товарищ Мадзини! Дружба выше подозрений. Будем считать, что нашего разговора…
В этот момент дверь купе с треском откатилась в сторону, и на пороге появился высокий молодой итальянец. Громадные черные глаза светились бешенством. За ним появился злой и раздосадованный Семен Буланый.
Итальянец, увидев Мадзини, выхватил из кармана потрепанного пиджака толстую пачку долларов и что-то возбужденно заговорил, отчаянно жестикулируя руками и поминутно бросая гневные взгляды на Семена.
Подвижное лицо Мадзини отразило на этот раз удивление и беспокойство.
— Фа!.. Фа!.. — взволнованно восклицал он, пека молодой итальянец рассказывал ему что-то. А тот, распалившись, вдруг швырнул доллары на пол и стал с остервенением топтать их ногами.
Андрей догадался, что молодой итальянец был тот самый Учелло. Доллары, которые он увидел у него в руках — увидел как раз в тот момент, когда окончательно поверил, что все это неумная выдумка, — ошеломили Андрея. Он смотрел то на кричавшего Учелло, то на встревоженного, с взъерошенными седыми волосами Мадзини и ничего не понимал. Потом он вспомнил о Буланом.
— Что у вас там произошло? Откуда доллары?
— Из него, конечно. Я ему показал рукой на карманы. Обиделся. Стал их выворачивать. Ну и вытащил. Сделал вид, что удивился, а потом начал кричать, этого разыскивать, — Буланый кивнул головой на Мадзини. — В общем спектакль!
— Очень ты быстр на выводы, — сухо ответил Андрей и про себя подумал: «Откуда у него такая враждебность ко всем? Черт его знает, что это за человек!» Он повернулся к Мадзини и спросил по-французски: — Что говорит Учелло?
— Что это не его деньги. Что у него за всю жизнь не было таких денег. А вы говорите — недоразумение. — Мадзини с упреком посмотрел на Андрея и горячо закончил: — Это провокация! Тот бельгиец… Вы понимаете?.. Ведь наша делегация не рядовая рабочая делегация. У нас важная миссия. Вы не знаете, что случилось? — Он поглядел на огорченное лицо Андрея и дружески хлопнул его по плечу. — Это называется подсадить агента. Мы знакомы с такими вещами. Наша полиция тоже… Вы понимаете?
Андрей кивнул головой и, подойдя к Учелло, дружески обнял его за плечи.
— Все в порядке, товарищ, — сказал он по-французски. — Мы вам верим.
Учелло остановился на полуслове, гнев в глазах сменился настороженностью, потом, вдруг ослепительно улыбнувшись, он хлопнул ладонями по коленям и воскликнул тоже по-французски:
— Я же знал! Я же в СССР! Я же коммунист!
Он обернулся к Буланому и, охватив руками его шею, звонко расцеловал в обе щеки. Потом Учелло нагнулся, подобрал доллары и со смехом протянул их Андрею.
— В доход рабочему государству! От врагов мира! От врагов рабочего класса!
В это время дверь купе откатилась, и чей-то голос оповестил по-русски:
— Митинг! Митинг! Где товарищ Мадзини?
На перроне, за оградой маленького цветника, была воздвигнута импровизированная трибуна. Вокруг нее густо стояли люди с флагами и транспарантами. С трибуны оратор, держа в одной руке шляпу и энергично взмахивая другой, сжатой в кулак, выкрикивал напряженным голосом:
— Товарищи, мы встречаем сегодня дорогих гостей и братьев…
Андрей, не задерживаясь, прошел через перрон в здание вокзала. Ему не терпелось рассказать кому-нибудь из своих о случившемся.
В «дежурке» он застал Шалымова. Тот с недовольным видом писал что-то в журнале дежурств.
— Анатолий Иванович! Вы бы знали, что сейчас произошло у нас с итальянцами! — вдохновенно начал Андрей. — Вы только послушайте…
Шалымов посмотрел на него с удивлением и опаской. В конце концов ожидание неприятностей победило в нем все остальные чувства, и он, нахмурившись, досадливо махнул рукой.
— Ну говорите, говорите. Что опять случилось?
— Почему «опять»? Нет, вы только послушайте. И вы, Коля, тоже, — обратился Андрей к дежурному. — Ручаюсь вам, что за последние…
Но тут резко и требовательно зазвонил телефон. Дежурный схватил трубку и почти сразу передал ее Шалымову.
— Сейчас, сейчас! — крикнул он. — Анатолий Иванович здесь, — и, понизив голос, сообщил Андрею: —
Говорит Северная. Появилась подозрительная «Волга».
На Северную Шалымова повез шофер Петрович.
Круглое, розовое лицо Петровича с рыжеватыми усиками и припухлыми глазами выражением своим, ленивым и сонным, напоминало объевшегося кота. И настроен был Петрович соответственно — добродушно, умиротворенно. Это было редкое для него состояние. Обычно он или оправдывался в чем-то, или отпрашивался куда-то. Как в первом, так и во втором случае на физиономии Петровича неизменно лежал отпечаток виноватости и скорби, и голос его при этом звучал с таким надрывом, что равнодушным ко всему этому мог остаться разве только Филин, которого Петрович боялся как огня. Жгутина же Петрович любил нежной и преданной любовью, и как бы тот его ни ругал, а ругал он его часто, Петрович неизменно отвечал: «Спасибо» и «Во век вашей доброты не забуду».
Тем не менее шофером Петрович был первоклассным. При некоторой своей склонности к спиртному, он никогда не позволял себе этого во время работы. Если же подобная радость ждала его вечером, то весь день для Петровича был окрашен в розовые тона, В этот день он был полон ко всем особого дружелюбия и сочувствия и с готовностью кидался выполнять любое поручение.