— Должно быть, хозяин вышел, — громко предположил Глеб.
В просторной комнате было светло. Над столом, стоящем в центре, висела на цепи зажженная масляная лампа. Еще одна точно такая же лампа горела в глубине большого зеркала, и маленькие тусклые огоньки теплились в темных стеклах окошек. Светился выбеленный печной бок, светилась деревянная, словно только что обструганная мебель, светилась чистая белая занавеска, закрывающая вход на кухню.
Глеб и Ирт довольно долго топтались у порога, дожидаясь возвращения хозяина, потом переглянулись, аккуратно сложили свое немногочисленное имущество, разулись и прошли к столу.
Странно как-то, — сказал Ирт, присаживаясь на краешек стула. — Если он вышел, то почему мы его не встретили?
Лес большой. — Глеб тоже хотел сесть, но передумал. Какое-то необычное чувство не отпускало его, не давало покоя.
— Кто же на ночь глядя в лес ходит?
— Ну, не знаю… Мало ли дел может быть у человека? Может, он за водой ушел?
— А может, и не ушел, — сказал Ирт. Глеб нахмурился:
— То есть?
— Может, его здесь нет и никогда не было.
— А лампа?
— Ты что, не знаешь, что в Мире бывают странные вещи?
Глеб хмыкнул — возразить было нечего.
— Значит, мы можем здесь хозяйничать? — спросил он полушутя.
— Может быть… — Ирт пристально смотрел в зеркало, висящее на стене. — Может быть… Но, кажется, здесь есть еще одна дверь…
— Что? — не расслышал Глеб. — Чего ты там углядел? — Он подошел к зеркалу, провел пальцем по его массивной раме, щелкнул ногтем по стеклу — по своему носу.
— Ничего не замечаешь? — спросил Ирт.
— Нет.
— Лампа.
Что — «лампа»?
— Качается.
Глеб посмотрел в зеркало. Действительно, лампа чуть качивалась и едва заметно вращалась.
— И что?
— А наша лампа неподвижна, — сказал Ирт, — А теперь. Смотри на дверь. Там она немного приоткрыта, видишь щель? А наша…
Глеб обернулся, посмотрел на дверь, пригляделся к лампе. И почувствовал, как мороз пробежал по коже.
Действительно, лампа, висящая над столом, была абсолютно неподвижна. А дверь плотно прикрыта — он сам ее закрывал.
— Что это значит? — спросил Глеб вдруг севшим голосом.
— Здесь живут мирры, — шепотом ответил Ирт.
— Кто? — Глеб отступил от зеркала, догадываясь, что оно может быть опасным.
— Мирры, — повторил Ирт и протянул руку к светильнику. Он легонько его толкнул — и серые тени качнулись на стенах, закружились в медленном хороводе.
— Смотри внимательно, — велел Ирт и кивнул на зеркало.
Глеб повернулся.
Какое-то время в той комнате ничего не происходило. А потом вдруг что-то живое и стремительное метнулось по потолку, коснулось того светильника — и он закачался, закружился, повторяя движение своего реального двойника.
— Мирры, — прошептал Ирт, — живут во всех зеркалах и следят за отражениями. Обычно они безопасны, но иногда… если зеркалу показать такую вещь, которую оно не сможет отразить… и которую не смогут повторить мирры… Тогда они сходят с ума… и переходят на нашу сторону… А тот, кто посмотрелся в такое зеркало, сам может обернуться миррой, а его настоящее тело тут же перенесется на ту сторону зеркала…
— Я посмотрелся, — сказал Глеб. — Я только что видел свое отражение.
— У живого не бывает отражений. Это была мирра, принявшая твой облик. Возможно, вы уже поменялись. Возможно, настоящий ты сейчас внутри зеркала.
Тихий смех слетел с потолка, и Глеб вскинул голову, перехватил копье.
— Они нападают? — Он ничего не видел, только тени.
— Нет. Они не смогут тебе навредить, пока ты не посмотришь в зеркало.
Глеб с трудом поборол искушение глянуть на свое отражение.
— А если я — уже не я?
Подойди к зеркалу, и, возможно, ты снова станешь собой.
Но как узнать, где настоящий я?
— Никак! — развел руками Ирт. — Мирра копирует тебя полностью.
— И она думает, как я?
— Да. И считает, что она — это ты.
— Так не все ли мне равно, мирра я или нет?
Ирт посмотрел на Глеба, словно на докучливого ребенка.
— Если зеркало разобьется, мирра исчезнет. А ты останешься навсегда — там, в Зазеркалье…
Ирт сходил на кухню, вернулся с большим полотенцем, подобрался к зеркалу сбоку, завесил его. Незримые мирры заворчали зло, застучали по стенам и потолку; покачнулся успокоившийся было светильник, моргнул, померк; скрипнула дверь, приоткрылась — и хлопнула с такой силой, что задребезжали оконные стекла.
— Не обращай внимания, — сказал Ирт, заметив, как напрягся Глеб. — Теперь они нам ничего не сделают.
— Ты уверен?
— Конечно, — Ирт закрепил полотенце, связав его утлы веревкой. — Мы недостаточно долго отражались в этом зеркале, чтобы мирры могли получить над нами какую-то власть.
— Но превратиться в меня они могли, — криво усмехнулся Глеб.
Могли. Но тогда тем более не о чем беспокоиться — хуже тебе уже не будет.
— Да уж…
Убедившись, что зеркало надежно закрыто, Ирт успокоился: он словно не замечал скользящих на периферии зрения теней, не видел, как сами собой двигаются мелкие предметы, не обращал внимания на шумы и невнятное злое бормотание. Кажется, Ирт действительно считал, что ничего плохого с ними здесь не случится. Глеб в этом не был уверен.
— Давай-ка отсюда выбираться, — сказал он.
— Зачем? — удивился Ирт. — Ночь на дворе. Сейчас растопим печь, приготовим нашу рыбину, поедим, передохнем, а уж на рассвете двинемся дальше.
— Какой тут отдых…
— Да ты не дергайся. Мирры сейчас сами напутаны, мы от них зеркало спрятали, слышишь, как ругаются. — Ирт улыбнулся. И вновь Глебу в голосе Одноживущего раба послышались нотки то ли снисходительности, то ли превосходства…
От печи веяло сухим жаром; пахло горячей пылью и раскаленными кирпичами. Под стеклянным колпаком светильника трепыхался огонек, похожий на алую бабочку.
— Хорошо! — с чувством сказал Ирт и откинулся на спинку стула.
Они съели всю рыбину, хотя сперва Глеб не верил, что это возможно. На столе остались лишь рыбья голова, куча костей и плавников.
— Ты, Богоборец, как знаешь, а я сегодня планирую выспаться… — Пока готовился ужин, Ирт перерыл весь дом и натаскал к печи груду старого тряпья. На кровати спать он отказался, сказал, что крепче будет спать на полу, что в матрасе могут водиться клопы и что Богоборцу это ложе подойдет больше, да и привычней оно ему будет. Глебу замечание про клопов не понравилось, но возражать он не стал — тем более что ночь он планировал провести бодрствуя. И не только из-за мирр, немного уже успокоившихся, но и потому, что попросту не хотел спать.
Не умел…
— Спи, — сказал Глеб. Он, от усердия прикусив язык, острым ножом резал кириллические буквы на древке копья. — А я посижу, закончу сейчас, потом книжку почитаю. Может, и вздремну.
Книжку нашел Ирт, когда копался в большом сундуке, стоящем за печью. Тяжелый том в потертом кожаном переплете не был озаглавлен, а первые листы его были выдраны. Потому товарищи не смогли понять, о чем была эта книга и кому она предназначалась. Иллюстрации, на которые наткнулся Глеб, бегло пролистав Фолиант, не прояснили ровным счетом ничего: на одной была изображена какая-то травка с причудливым толстым корневищем, похожим на человека; на другой было нарисовано кошмарного вида чудовище, вылезающее из яйца; на третьей — вытянутый череп с четырьмя глазницами и острым рогом на лбу. Были и еще какие-то картинки, но Глеб не стал их разглядывать — более близкое знакомство с книгой он отложил на потом.
— Знаешь… — Ирт встал, отодвинув стул, подошел к печи, прислонился спиной к ее теплому боку. — Когда-то я мечтал, что стану свободным человеком. Но однажды понял, что свободы не бывает, что любой человек в той или иной степени раб. И получить свободу нельзя, можно лишь сменить форму рабства.
— К чему это ты?