– Сергий Аникитович, знаешь же сам, в монастырь я бы хотел уйти, нет мне радости во дворце. День и ночь молюсь с надеждой, что разрешит мне батюшка это сделать, в подвиге духовном вижу свое назначение.
Сказав это, он несколько раз перекрестился и начал шептать слова молитвы.
За его спиной брат устало вздохнул и покачал головой.
Иоанн Иоаннович был явно взволнован, и его обращение ко мне было, похоже, просто попыткой отвлечься от мыслей, что происходит там – за закрытыми дверями. Он периодически бросал туда взгляды и явно был настроен ожидать конца беседы с послами.
Я был более скептичен и не думал, что сегодня уже все решится. Пока все вопросы, интересующие государя, не будут согласованы, не слышать царскому сыну согласия отца на его выезд в Литву. Интересно, а что сейчас делает Курбский – собирает ли вещички для переезда в Польшу?
Вскоре вокруг началось шевеление, в палате накрывали столы для пира. Мне вроде бы здесь делать было больше нечего, я ушел к себе в приказ, зная, что Иоанну Васильевичу будет не до меня.
Первым делом я направился к Аренту – у него уже сегодня должны быть готовы первые изделия. Я пришел вовремя: он как раз стягивал резиновые перчатки с бронзовых ладоней. На его лице, как три дня назад, было недоумение.
– Может быть, вы объясните, Сергий Аникитович, зачем вам такие перчатки?
– Классен, они пригодятся не только мне, но и вам: многие манипуляции гораздо безопаснее делать в таких перчатках, – вы ведь надеваете рукавицы, когда берете что-то горячее, так будет и здесь. Только не горячее, а, например, работать с концентрированной кислотой. А мне эти перчатки необходимы, чтобы оперировать людей. Ведь на наших ладонях нисколько не меньше мельчайших зверушек – назовем их микробами, – чем вы видели в капле воды под микроскопом. Если я буду оперировать больного и занесу туда этих микробов, то он может от этого запросто умереть. Так же и я, если от больного получу других микробов на руки, то могу заболеть, а возможно, и умру. А перчатки препятствуют этому процессу.
Голландец смотрел на меня открыв рот.
– Я знаком со многими врачами, но никогда не слышал от них ничего подобного.
– Ну если вы этого никогда не слышали, это совсем не значит, что такого в природе не существует, – заметил я.
Взял в руки перчатки и скривился: конечно, это было совсем не то, что надо. Они были сделаны по размеру моих ладоней и так плотно, как обычные не сидели. Но на безрыбье и рак рыба.
– Классен, у вас где-то стоял флакон с тальком…
Аптекарь подал мне флакон, и я щедро насыпал порошка в перчатки, потряс их и надел. Пошевелил пальцами, взял руками шпатель, лежащий на столе.
– Ну что же, работать можно. Классен, следующие перчатки постарайтесь сделать немного тоньше.
Мне было очень интересно, сколько стерилизаций выдержит резина, – я вовсе не собирался надевать такую драгоценность каждый день, но очень надеялся, что, может, хотя бы раз десять – пятнадцать они выдержат. Конечно, надо проводить опыты дальше, искать пластификаторы, но мне просто было жалко материала, которого и так в обрез. Однако с перчатками было все ясно, из коагулированного латекса ничего приличного не получится. Поэтому придется заниматься перчатками там же, где будет отжиматься латекс из одуванчиков, и сразу пускать его в дело. А вот трубки для капельниц и фонендоскопа получились на уровне, правда, катетеры были, пожалуй, чересчур жестковаты.
– Надо будет, наверно, делать следующие по другому образцу, – сказал я Аренту, пытаясь согнуть желудочный зонд.
Я собрал все, что изготовил аптекарь, и бережно завернул в тряпицу: скоро эти изделия пройдут проверку делом.
Следующие дни лихорадочно проводилась подготовка к возможной операции, объяснения моим будущим ассистентам ее этапов. Был сделан не один десяток рисунков, в которых была разобрана вся топография внутренних органов, связки, артерии, вены, которые необходимо будет в ходе операции выделить, перевязать.
А в это время мой Кулибин занимался еще одним аппаратом, который тоже, как и микроскоп, обещал навеки прославить его и мое имена.
И это был аппарат для измерения артериального давления. Так что в этой реальности для итальянца Рива Роччи места уже не было.
О таком аппарате я мечтал давно, но без резины это все оставалось только мечтой. Однако сейчас у меня были две прорезиненные манжетки с трубками, две груши, а Кузьма, воплощая в жизнь мои замыслы, теперь мастерил три металлических клапана, без которых вся моя задумка не удалась бы. Стеклянных трубок у нас хватало, было и немного ртути для экспериментов. Суть аппарата была настолько проста, что много объяснять мне не пришлось. Другое дело, что мастер абсолютно не понимал, что я эдакой штукой буду делать.