Он зажег от свечки фитиль лампы, и поставил ее на стол. В это время монашек порылся в стружках, вытащил стекло для лампы и подал келарю. Тот подышал вовнутрь и рукавом протер запотевшее стекло.
— А теперь самое главное, вот я одеваю стекло на лампу, видите у меня фитиль прикручен и горит чуть — чуть, если сразу прибавить огонь, то стекло закоптится и его снова придется протирать, и кроме того оно просто может треснуть. Так что прибавляйте огонь потихоньку, — он говорил и сам потихоньку подкручивал фитиль, В келье стало намного светлей, по сравнению с тусклым светом единственной свечи.
— Ну что, все уразумели, — обратился он к будущим лекарям.
— Уразумели батюшка, спаси тебя Господь, дружно с поклоном ответили они. Но неугомонный рыжий Семка все-таки спросил:
— Отец келарь, а ежели мы этакую вещь дорогую разобьем?
Келарь нехорошо усмехнулся и сказал:
— Это будет вельми тяжко для ваших задниц, вы ведь лекарями тщитесь стать, а они должны хорошо руками и разумом своим владеть, которым нас одарил Господь в его неизреченной милости. А посему, ежели стекло разобьется, виновник будет наказан, потому, как стекла сами не бьются.
С этими словами он покинул келью. Выйдя в коридор, он вновь дал волю чувствам.
— И вольно же боярину так легко своим добром распоряжаться, сорванцам, еще только от титьки мамкиной отлипшим, этакую драгоценность дает. Моя воля, они бы у меня сейчас в темноте до сна в молитвах время проводили.
Монашек, шедший с ним, успокаивающе сказал:
— Так ведь по молитвам все было обговорено, что ученики, по мирскому уставу должны жить и только в воскресный день вместе с братией будут все службы стоять. И потом, Сергий то Аникитыч, еще пять ламп таких монастырю в дар преподнес, да еще керосином задарма обещался снабжать.
— Только посему и хожу тут вечор, да еще распинаюсь перед недорослями, — проворчал келарь, — Как господь послал нам боярина сего, не нарадуюсь я на хозяйство монастырское, Ныне Сретенский монастырь наш в известность входить стал, людей на богомолье и в трудники не пример больше пошло. Ну, ладно, что там у нас дальше?
— Еще в одну келью, отец Онисим, зайти осталось, и закончим с божьей помощью, ответил его спутник, и они двинулись дальше.
В келье, из которой они ушли, царила тишина, три будущих лекаря сидели за столом и при свете керосиновой лампы, внимательно разбирали свои сегодняшние записи, одновременно знакомя своего нового приятеля с тем, что они сами успели узнать за совсем недолгое пребывание в лекарской школе.
На следующее утро после завтрака школяры недружной толпой отправились на учебу. Никита, как и его товарищи, также облачился в странный балахон, который его товарищи называли халатом. Когда же он спросил, для чего этот халат нужен, они, только, что с гордым видом объяснявшие, что это одежда лекарей, засмущались.
— Понимаешь, — наконец, сказал Семен, — мы тоже спрашивали, а учитель нам сказал, что это просто одежда, чтобы лекаря издалека было видно. Но сейчас для нас главное, что халат белый и на нем грязь вся видна, а лекарь должен в чистоте себя держать, так, что сразу будет видно, кому из нас трубочистом быть суждено. Халат этот на десять дней дается, и пока к порядку не приучимся, через десять дней у кого халат самый грязный, будет его сам стирать, а остальные прачкам унесут. Притом мы должны будем сами выбрать, чей халат самый грязный.
— Никита, который постоянно помогал своим сестрам таскать белье на Яузу, и сам частенько колотил вальком по своей отмокающей одежонке, не понял в чем тут суть, о чем и сообщил своим спутникам. Семен засмеялся, а Мишка своим басом на весь коридор сказал:
— Это нам не честь, конечно, но мы то люди негордые, а вот тут у нас дети боярские имеются, они сами то голь перекатная, — добавил он, понизив голос, — а гордыня, впору епитимью накладывать. Для них халат свой стирать на виду у всех, как нож острый. Я так понимаю, что Сергий Аникитович это с тем умыслом делает, чтобы мы без слов за любую работу могли браться, ну и конечно, чтобы в чистоте себя блюли.
Двое идущих почти рядом с ними школяров слышали все, что сказал Мишка, но будучи ниже его чуть ли не на голову, только злобно сверкали глазами, но ссору на виду затеять не посмели.
За окном было еще темно, но в большой аудитории, где за столами должны сидеть десять школяров горели керосиновые лампы и было вполне светло.
Взгляд Никиты, когда он зашел вслед за Мишкой Протвиным в двери, сразу остановился на человеческом скелете, который стоял на подставке рядом с странным предметом. Когда он посмотрел в пустые глазницы черепа, по спине побежали мурашки. Никите показалось, что сейчас скелет сойдет с места и накажет их всех за такое богохульство. На стене висело множество картин, на которых были разрисованы кишки, кости и прочие части тела. Никиту замутило и он, под смешки товарищей, выскочил обратно в коридор. Там он постоял немного, глубоко дыша, ему стало стыдно, щеки горели, наконец, он решился и снова зашел в аудиторию. Его появление было встречено громким смехом. Но он, стиснув зубы, упрямо пошел вперед и сел за стол, рядом с Семкой, который сам показал его место.