— Так, значит, не боишься рискнуть!
— Не боюсь Сергий Аникитович, с надежей на Господа и милость его, вручаю жизнь свою в твои руки.
Когда уже в сумерках вышел на монастырский двор, в ворота забарабанили, а когда встревоженный монах их открыл, в них проехал царский гонец. Поклонившись мне, он сообщил:
— Боярин, царь Русского царства тебе к нему на глаза срочно прибыть приказал.
Я переглянулся с Кошкаровым, и в ответ также поклонившись, сказал гонцу:
— Немедленно выезжаю и вскоре буду у государя.
Когда зашел в царские покои Иоанн Васильевич был один, что было очень странно, обычно вокруг него находилось множество людей, бояр, стольников, и дьяков. А сейчас только по шестерке громадных стрельцов стояли снаружи у каждой из двух дверей палаты.
Иоанн Васильевич был явно озабочен, лоб наморщен, сумрачное выражение лица, говорило, что царь не просто озабочен, но еще и рассержен.
— Вот скажи мне Сергий, как ты себя блюдешь, — спросил он, глядя мне в глаза.
Я, не понимая вопроса, стоял, глупо моргая глазами.
Иоанн Васильевич изволил усмехнуться, — ты Сергий Аникитович лекарь мой уже четвертый год. Все тебе про меня известно, до самой малой болячки. Знаешь ты много того, что держать при себе надобно.
А скажи мне, как ты бережешься от людей лихих?
До меня начала доходить суть царских вопросов.
— Великий государь, холоп твой Сергий царской милостью не оставлен, есть охрана у меня, старший в ней Борис Кошкаров, известный воин. С тобой на Казань ходил.
Иоанн Васильевич с недовольным выражением лица продолжал:
— А мне донесли, что не бережешься ты совсем, без охраны частенько ходишь. Вот на-ка почитай, что мне пишут.
Я взял неказистый листок бумаги, на котором типичным дьяческим почерком было написано:
— Дважды видели, как Щепотнев с домочадцами без охраны в церкву на Варварке выходил. Вчера по рынку проехался и не оберегался нисколько.
Царь выхватил бумагу у меня из рук.
— И это только за те дни, что надзор за тобой учинил, — ядовито сообщил он мне.
— А сейчас вот эту бумагу почитай!
Он сунул мне в руки грязный пергамент, на котором были видны следы многочисленных чисток. Он был заляпан следами воска, и несколькими кровяными пятнами.
«А после второго подъема на дыбе показал иуда Федька Захарьин, что кроме всего прочего сносился он с генералом иезуитов и отправлял тому по его просьбе, сведения про царского лекаря, все до последней мелочи. На вопрос, зачем такие сведения нужны схизматикам, сказал, что доподлинно не знает, но думает, что намереваются они либо жизни Щепотнева лишить, либо выкрасть, что для государя едино, потому, как он лекаря своего лишится, а схизматики через лекаря смогут многое про Царя Русского Иоанна Васильевича узнать».
Что там было дальше, я опять не успел прочитать, потому, что вновь царь выхватил пергамент у меня из рук.
— Ну, что понял, что беречься надо! Ты не просто боярин, ты лекарь мой! Думаешь, я за эти годы не понял, что ты меня вновь на ноги поставил. Я же даже на коня сесть толком не мог, так шея болела. Так, что хочешь или нет, а будет теперь у тебя охрана вторая, которую я сам назначу.
Он стукнул посохом по полу и в тот же момент в палату забежал один из стрельцов.
— Быстро Ивашку Брянцева сюда, — приказал царь, и стрелец моментально испарился.
Через пару минут запыхавшийся Иван уже стоял на коленях перед царем.
Иоанн Васильевич, видимо слегка удовлетворенный, данным мне нагоняем, уже спокойней сказал:
— Ивашка, вот Щепотнев стоит перед тобой, чтобы берегли его, как зеницу ока. Что хотите делайте, но чтобы он жив оставался…
Иван, пользуясь тем, что повернулся лицом ко мне, и царю не было видно, скорчил гримасу, которая, скорее всего, должна была показать его удивление этим приказом.
Он вновь повернулся к Иоанну Васильевичу и низко поклонившись, заверил того:
— Все будет исполнено Иоанн Васильевич, жизни не пожалеем, а лекаря сохраним для тебя.
Царь махнул рукой, и мы с Брянцевым с поклонами вышли из палаты, куда немедленно хлынула толпа ожидавших у дверей бояр. Они заходили, кидая на меня любопытные взгляды, всем было интересно, чего это Иоанн Васильевич нарушил уже сложившийся обычай и вызвал своего лекаря в неурочный час.
Мы прошли через несколько палат, и вышли на высокое крыльцо царских покоев. Денек был хорош, опускающееся солнце ярко светило на ярко синем небе, на крышах сверкал снег, а вот мое настроение что-то было не очень. Брянцев повернулся ко мне и заговорил с сочувствием.