Их всех привели в большую белую комнату и велели переодеться в одинаковую одежду. Выдали тонкие футболки и трусы, брюки и штаны не выдавали. В комнате было ужасно холодно, почти все отказались переодеваться в это, но многих заставили, угрожая, что накажут и лишат их завтрака.
В итоге, через десять минут группа разделилась на три части: те, кто совсем не переоделся, те, кто отказался снимать брюки, но надел футболку лагеря, ну и были те, кто послушался, остался в трусах и футболке.
Все были перепуганы, воспитательница рассадила всех по трём диванам в соответствии с нарядом. Она села напротив всех и стала ждать. Прошло десять минут, все чего-то ждали. Потом она сказала предупреждающим голосом:
- Те, кто ещё не переоделся, могут это сделать. Мы подождём ещё некоторое время, и потом будем решать, что делать с теми, кто не слушается указаний.
Многие, предчувствуя наказание (и не только лишением завтрака), тут же переоделись в одежду лагеря. Те, кто уже снял с себя свою одежду, не имели возможности одеть её обратно, так как их одежду тут же уносили девочки примерно тринадцати - пятнадцати лет, которые, по-видимому помогали воспитателям.
Спустя ещё десять минут воспитательница велела всем, кто переоделся, встать. Тем, кто одел только футболки, по желанию, а тем, кто не послушался - ничего не сказала. Прошло целых полчаса, все утомились ждать, особенно те, кто стоял. Многие стали просить разрешения сесть, но воспитательница не разрешала. Она объясняла это тем, что диваны холодные, а все, кто стоит, только в одних трусах и футболке. Но всё это выглядело явным издевательством...
Воспитательница заставила их стоять ещё целый час, прежде чем позвала в комнату других воспитателей. Она просто-напросто ушла, велев работающим девочкам записывать имена тех, кто сядет в её отсутствие. Только один решился это сделать.
Воспитательница привела с собой девять мужчин и столько же женщин. Все они разделились на три группы. Алик оказался в третьей, среди тех, кто не переоделся (всего таких было три человека). К ним же перевели мальчика, который сел в отсутствие воспитательницы.
Их четырёх привели в маленькую комнату, такую же белую, как и предыдущая. В ней даже ковры и люстры были белые, не говоря уж о стенах и шкафах. Мальчику, который сел в отсутствие воспитательницы, велели подойти к скамейке и прилечь на живот. Скамейка была деревянная, но покрашенная в белый цвет масляной краской и поэтому холодная. Алик тут же догадался, зачем мальчика поставили в такой позе: собираются побить. В качестве орудия для наказания они использовали тонкую бирюзовую веточку. Алик уже представлял себе, какую боль может причинять удар такой веткой и сочувствовал мальчику. Он догадывался, что следующим по очереди будет он, или кто-либо из тех, кто не стал переодеваться.
Мальчик после первого неожиданного удара начал сопротивляться и попытался убежать, но это было бесполезно. Алик понял, что мужчин пригласили на подмогу, чтобы они ловили убегающих и непослушных и усмиряли их. Они как раз это и сделали. Поймав мальчика, они держали его за руки и ноги, а одна из женщин жестоко избила.
Всё это шокировало Алика. Он уже не думал о том, что его скоро ждёт то же самое. Он просто смотрел и не мог пошевелиться. И даже когда закрывал глаза, видел налитый кровью зад этого мальчика.
До Алика очередь дошла последней. Ему досталось больше всех, так как яростнее всех сопротивлялся именно он. Он же подговаривал всех остальных мальчишек бежать, пока мужчины заняты им. За такую попытку лидерства Алика невзлюбили ещё больше. Ему сказали, что в качестве ещё большего наказания, его будут держать отдельно от всей группы и под особым присмотром. Его отвели в отдельную комнату в столовой. Сопровождала его воспитательница лет тридцати, невысокого роста и с короткой стрижкой. Лицо её было желтовато-смуглое, глаза какие-то мутно-зелёные, а светлые короткие волосы ужасно не шли к цвету её кожи. Алик, как увидел её, сразу понял, что она работает здесь очень и очень давно: такая же злая, как и все воспитатели в этом лагере.
Как только они вошли, воспитательница сказала ему суровым голосом:
- Сядь и кушай.
Алик взглянул на стол и увидел там миску с едой, очень похожую на овсяную кашу, но, вероятно, сваренную не очень умелыми руками: она была с крупными комочками и слегка высохшая. Алик тут же спросил:
- А можно я не буду?
- Можешь есть стоя, - сказала она тут же, и Алик понял, что не есть ему нельзя.
- Я есть не хочу, - сказал Алик, глядя на неё осторожными глазами.
- Ты не хочешь есть это или вообще не хочешь есть? - поинтересовалась она.
- Вообще, - ответил он, и опустил голову. Это была явная ложь.
- Ты, видно, не слушался, раз тебя так наказали, - вдруг заговорила воспитательница на другую тему. - Накажут ещё, если и дальше не будешь слушаться.
- Но я не могу есть кашу. Я никогда её не ем. Меня тошнить от неё начинает.
- Ты съешь, - сказала она.
Алик понял, что ей нет дела до его оправданий. Её работа - заставить его позавтракать. Он попытался сесть, но тут же встал: оказалось, что сидеть ему куда труднее, чем стоять. Ему было ужасно больно сидеть и обидно оттого, что его побили и теперь ещё и есть заставят эту отвратительную кашу...
Алик взял ложку каши и медленно и аккуратно поднёс ко рту. Он тут почувствовал её ужасный кислый запах: