– Я ничего не могу видеть! – сказала она себе, с трудом шевеля губами. – Каким образом? Девушка и парни ушли вон туда, за дом. Я же не могу видеть через дом! И я туда даже не оглянулась, я спиной к нему смотрю! Это мне чудится с перепугу! Парни просто ломанулись за проституткой. Откуда тут взяться какому-то железному волку?! И крик мне почудился! Да и мало ли кто мог кричать?!
Но сколько Лидия ни убеждала себя, успокоиться она не могла, и ноги дрожали так, что она боялась упасть.
Наконец она кое-как разогнулась, перевела дух… и вдруг почувствовала, что кто-то стоит за ее спиной.
Красный жар
В старые времена чего только не бывало! Так любила говорить моя бабушка Катерина, баба Катя, знахарка деревенская, совсем необразованная, лечившая людей теми же быльями, то есть травами, какими пользовали их ее мать, бабка, прабабка, – и добивавшаяся удивительных успехов. Правда, она часто говорила, что не в былье сила, а в вере. Я теперь понимаю, что тут играл свою необыкновенную роль эффект плацебо, однако и в самом деле ей случалось вылечивать иногда совершенно невероятные случаи, от которых отказывались все врачи.
Один раз, вспоминала баба Катя, привезли ей из соседней деревни мальчика. А у него на лице красное пятно – не то ожог, не то родимое пятно. Сверху короста, а под ней сукровица так и ходит.
– Обжегся ребенок, что ли? – спрашивает баба Катя.
– Нет, – отвечает, плача, мать. – Просто на пожар смотрел. Митрофановы в нашей деревне погорели, на отшибе жили, никого больше огонь не тронул, а у них и дом, и подворье – все погорело. Мы далеко от пламени стояли, даже жару не чувствовали, сыночек так смеялся… А среди ночи начал кричать, мол, его подожгли, горит он. Утром – пятно… Тронуть не дает, плачет.
– Плакать нельзя, – говорит баба Катя. – От слез еще пуще жжет да болит. Надо его успокоить.
Дала она мальчику понюхать валерианы, он притих, а потом она его молоком напоила, в которое чуть-чуть макового отвара подлила. Мальчик задремал. И спит, и не спит, но кричать и трогать свое лицо перестал.
Я уж не помню, как того мальчика звали… ну, может, Ваня, а может, Вася. Или Коля. Да не важно! Пусть будет Вася, что ли.
Вот он лежит в полузабытьи, а баба Катя смотрит на него и тихонько шепчет:
– Вась, а Вась, слышишь ли меня?
– Слышу… – отвечает он этак тихохонько, словно сквозь сон.
– Ты пожар смотрел?
– Смотрел.
– Смеялся?
– Смеялся.
– Весело тебе было?
– Весело.
– Радовался ты?
– Ох, радовался! – счастливым, хоть и слабым голоском сказал мальчик.
Баба Катя помолчала, а потом и спрашивает:
– Ты Митрофановых пожег?
Вася помолчал, а потом выдохнул:
– Я…
Мать руками всплеснула, рот открыла – на знахарку закричать, но баба Катя только глянула – и женщина замолкла, будто подавилась.
– А зачем?
– Завидно потому что… они богатые, а мы бедные, пускай теперь и они бедными станут!
Мать так и села, где стояла. А баба Катя снова спрашивает:
– Тебя кто-нибудь видел?
– Нет.
– А ты кому-нибудь говорил, что хочешь Митрофановых поджечь?
– Посулил однажды Петьке Митрофанову, что скоро они все по миру пойдут…
Баба Катя отвернулась от мальчика и говорит его матери:
– Сына твоего прокляли. Митрофановы знают, что он поджигатель, а доказать не могут. Вот и навели на него красный жар. Теперь жди – если не остановить, по всему телу пятна расползутся, сгниет твой сын заживо.
Мать зарыдала:
– Как же остановить?! Как проклятье снять?!
– Пойди у Митрофанихи горстку муки Христа ради попроси. Только не дай бог тебе проговориться, что хочешь сына от красного жара избавить! Тогда ничего сделать не смогу. А даст тебе Митрофаниха муки – неси ее ко мне. Глядишь, и поможем твоему сыну.
Долго думала женщина как быть. Понимала, что Митрофаниха ее и близко не подпустит, что ненавидит ее также, как сына. Думала-думала – и надумала. Взяла какие-то старые тряпки, в грязи вываляла, напялила на себя, лицо вымазала, клюку при дороге нашла да и побрела по деревне, причитая:
– Подайте Христа ради!