Добравшись до двери и опасливо глянув в глазок, обнаружила за дверью не бывшего, а обычного курьера доставившего мою пиццу. Что-то уж больно быстро и потому открывать я не спешила.
— Вы там одни? — поинтересовалась я, повесив цепочку-ограничитель и мысленно порадовавшись, что оплатила заказ по карте.
— Ага, — охотно откликнулся парнишка-курьер. — Заказ забирать будете?
— Ага, — в тон ему отозвалась я, отпирая замок и открывая дверь на длину цепочки. — Давайте!
Парень молча протянул мне коробку, взамен получил мелкую купюру на чай, которую я умудрилась попутно ловко извлечь из кармана висящей в прихожей сумки, на том мы и распрощались. Протиснув коробку через щель и заперев дверь, поспешила вернуться в спальню, где собиралась предаться греху чревоугодия и неумеренным возлияниям, достав ещё одну бутылку вина.
Через час мне было почти хорошо, возможно так было бы и дальше, если бы мой взгляд не упал на картонную коробку, наполовину задвинутую под журнальный столик. По-видимому, когда выгребала вещи Стаса из шкафа и её вытащила, не глядя сунув под стол.
Руки сами потянулись к коробке с брендовым логотипом, поставили её рядом с коробкой из-под пиццы, откинули крышку и осторожно, тыльной стороной ладони погладили тонкое кружево отделки. Я купила эту сорочку специально для медового месяца в дорогом бутике за безумную по моим меркам сумму. Мне так хотелось, чтобы у жениха при одном взгляде на меня, одетую в это шёлково-кружевное великолепие, от страсти вскипала кровь, чтобы он любовался мною…
И в этот момент плотину прорвало. Слёзы хлынули сплошным потоком. Боль от предательства жениха и подруги стала просто невыносимой. Эта боль рвала сердце, сдавливала грудь, мешая нормально дышать, и словно бы выкручивала даже суставы.
Не знаю, сколько я просидела на полу, сжавшись в комок, всхлипывая и подвывая, как полоумная, но именно звук, издаваемый мною, и отрезвил. Услышав жалкое поскуливанье побитой собаки и осознав, что именно я его издаю, опомнилась быстро, испытав отвращение к самой себе.
— Хватит, Геля! — сквозь плотно стиснутые зубы прошипела сама себе. — Забудь!
Надо всё забыть, выбросить из головы то, что причиняет боль. Долой!
Опираясь непослушными руками в прикроватный коврик, я едва сумела подняться. Тело затекло от долгого пребывания в одной напряжённой, очень неудобной позе и теперь слушалось плохо, то и дело, отзываясь лёгкими судорогами и покалыванием в мышцах. Пришлось поспешно сесть на постель, а потом и вовсе бессильно упасть лицом вниз на подушку, захлебнувшись очередным потоком слёз. Жалость к себе вдруг, словно по команде, переродилась в злость. Злость на Стаса, на Машку, на свою собственную глупость и слабость. Мне нельзя быть слабой! Нельзя!
Стиснув зубы, я выпрямилась и рывком заставила себя подняться на ноги. Взгляд зацепился за циферблат настенных часов показывающих половину третьего ночи. Боже, это сколько же часов я проревела!? Да, Ангелина Витальевна, так вы на мировой рекорд пойдёте и в книге Гиннеса отметитесь. Стыдно должно быть!
Злость оказалась, куда лучшим мотиватором, чем я предполагала. Именно благодаря ей, я добрела сначала до зеркала, взглянула на себя, ужаснулась своему отражению и сразу же направилась в ванную. Стянув с себя одежду и распустив волосы, я для начала встала под ледяной душ. Громко стуча зубами, медленно досчитала до ста, выключила воду, уселась на дно ванны и, заткнув сливное отверстие пробкой, включила горячую воду. Мне просто необходимо расслабиться.
В горячей воде я нежилась довольно долго, потом так же долго вытиралась и сушила волосы. Вернулась в спальню замотанная в полотенце, но едва переступив порог, сбросила его и повесила на спинку стула сушиться, а сама поспешила облачиться в новенькую сорочку. Под моей подушкой лежала обычная трикотажная пижама, в которой я обычно спала, но меня словно кто-то за руку к коробке тащил. Мне неожиданно захотелось побыть красивой и соблазнительной, не для кого-то, а просто так, без причины. Ложилась спать я почти умиротворённой, засыпая даже улыбалась, чтобы резко проснуться от жуткой головной боли.
Боль оказалась настолько внезапной и острой, что, кажется, я даже потеряла сознание на какое-то время, а очнулась в каком-то мрачном, незнакомом месте. Вскочила на ноги, огляделась и озадачилась. Больше всего помещение, в котором очутилась, напоминало мне учебную аудиторию моего родного и почти любимого университета, учёбе в котором я отдала лучшие годы своей жизни. Прямо передо мною амфитеатром, вверх почти до самого потолка, уходили ряды скамеек и парт, я же стояла почти в центре свободного пространства предназначенного практических демонстраций, а позади меня располагался внушительный преподавательский стол, за ним висела огромная чёрная доска, справа от неё в специальном бронзовом креплении находились большие песочные часы. Пол был выложен мраморной плиткой траурно черного цвета, неприятно холодившей ступни и словно бы вымораживающий последние крохи тепла из всего моего тела.