Фрол выглянул в окно. На улице было темно и пустынно.
ГЛАВА 14
ПОЛЕТТ СПАСЕНА
РУССКИЙ СЫЩИК ПРЕВЗОШЕЛ СВОИХ
ЕВРОПЕЙСКИХ КОЛЛЕГ.
(Окончание. Начало см. в номере за 22 апреля)
«Труп хозяйки пансиона еще не остыл. Пуля угодила ей в голову. Окно было распахнуто настежь, каменистая тропинка вела к пологому пляжу на берегу моря. Столетник увидел, как на пирс выбежал человек с тяжелой ношей на плече. Не раздумывая, он бросился вдогонку. Счет шел на секунды: стало ясно, что человек направляется к катеру, поджидавшему на берегу. «Смит-и-вессон» в кобуре стал бессмысленным, как только расстояние сократилось и сыщик различил на плече убегавшего девочку. Сомнений не оставалось — это была Полетт Марше.
В катере похитителя ждал сообщник. Обогнув скалу, Столетник дождался, когда отчаливший катер поравняется с ним, и спрыгнул с трехметровой высоты на палубу. От неожиданности похитители растерялись. Обладателю четвертого дана таэквондо Столетнику оказалось достаточно нескольких мгновений, чтобы нейтрализовать их, не причинив вреда девочке. Подоспевшие по звонку Кристиана Марселена полицейские наблюдали за поединком с берега.
Полетт была спасена, но история на этом не закончилась.
Похитителем ребенка оказался врач Самюэль Дэвидсон. В ходе допросов и дальнейшего расследования выяснилось, что атомщиком Жюльеном Марше заинтересовались спецслужбы еще тогда, когда он начинал свою карьеру. Его миссия в Мельбурне, поездки по атоллам были в поле зрения КГБ.
Из-за того, что Жюльен присутствовал при ядерных испытаниях, у них с Жаклин родился неполноценный ребенок, который вскоре умер. Доктор Самюэль Дэвидсон, действуя по заданию КГБ, предложил семейству Марше взять ребенка-сироту и обещал все устроить. Для облученного Жюльена и отчаявшейся Жаклин это был шанс. Посовещавшись, они дали согласие. Так совершилась подмена, и вместо умершей дочери у них появилась Полетт. В эту тайну были посвящены двое: доктор Самюэль Дэвидсон, принимавший роды у Жаклин, и хозяйка пансиона Инга Херрауз.
Супруги вернулись в Париж, где Жюльен начал делать головокружительную карьеру — он был допущен к атомным секретам Франции, занял пост в департаменте. И тут начался шантаж: в почтовом ящике Марше то и дело находили газеты с сообщениями о похищении детей, по ночам раздавались телефонные звонки. В обмен на молчание о том, что Полетт — не его дочь, Жюльен стал поставлять шантажистам интересовавшие их сведения: разоблачение означало бы конец карьеры, скандал, банкротство, лишение родительских прав.
Жаклин все чаще порывалась звонить в комиссариат полиции… И тогда ей подстроили катастрофу.
В 1990 году у русских сменилось руководство КГБ, внешнюю разведку захлестнула перестроечная волна, сменились темы и интересы. Но остались старые связи, в том числе — из «ненавистников» буржуазии и ВПК, революционных стратегов — «Аксьон директ». В наследство от «дружественной спецслужбы» им достались не только тайники с оружием и взрывчаткой, но и полезная их «революционной деятельности» информация. Например, история Полетт, с помощью которой они могли манипулировать Жюльеном Марше. Держа его в страхе перед разоблачением, террористы располагали всей информацией, необходимой для осуществления своей преступной деятельности.
Знал о Полетт и Барни Хьюман. Он приехал в Базель по поручению «эскадрона смерти» для финансовых расчетов с дружественной «Аксьон…» за убийство представителя АНК в Париже, которое французы осуществили по их просьбе, возложив ответственность на террористов из ЮАР. Барни и застрелил сообщника в кантоне Граубюнден и, прихватив все денежки, скрылся вместе с маленькой заложницей.
Трудно сказать, как сложилась бы ее судьба, если бы не самоотверженные и в высшей степени профессиональные действия детективов, собравшихся по инициативе Кристиана Марселена.
(На фото вверху, русский сыщик Евгений Столетник и Полетт Марше).
(Печатается с сокращениями по материалам «ФРАНС СУАР»).
«Подробности» за 23-е число Решетников не купил — совсем вылетело из головы после неудачного визита в Малаховку. Газету купила Леля Каменева, но и 24-го, и 25-го забывал принести Старый Опер. Потом было воскресенье, они не виделись: Катя Илларионова вот уже больше месяца не готовила пельменей — ну какие пельмени без Женьки?..
Решетников перечитал окончание статьи, закурил, потом перечитал снова. Теперь международные погони шефа показались ему развлекательной поездкой.
— Тоже мне «планетарный уровень»! — в сердцах проворчал он. — Ты здесь поработай, а то Базель с Барселоной! Чай с бергамотом, едрена вошь!
Каменев с утра на работе не появлялся — видимо, пил где-то водку. Решетников его по телефону доставать не стал: «Надо будет, — решил, — сам позвонит!» Он понуро сидел в офисе и откровенно скучал, изредка прикладываясь к чаю с бергамотом и нещадно дымя.
В половине третьего явился следователь областной прокуратуры Кокорин, приостановивший его лицензию. Следователь был при галстуке, а это, как показывал опыт Решетникова, не предвещало ничего хорошего.
Видимо, галстук обязывал обращаться к свидетелю на «вы». Или не галстук, а вновь открывшиеся по делу обстоятельства?..
— Я думал, встречу вас на похоронах, Викентий Яковлевич, — усевшись за стол, как будто его сюда приглашали, сказал Кокорин и принялся доставать из портфеля бумаги.
«Ах, вот ты по какому случаю галстук надел!» — сообразил Решетников, но вслух ничего не сказал.
— Ну что ж, давайте-ка пройдемся по нашему делу с самого начала еще раз, — теплыми интонациями Кокорин попытался растопить ледяное молчание хозяина офиса.
— С самого начала — это как? — уточнил Решетников.
— С того момента, когда Богданович переступила порог вашего заведения…
— Агентства. Заведение — это другое.
— Хорошо, агентства. И до самой нашей встречи у нее на даче в Малаховке. Все по порядку, ничего не пропуская.
«Щас, — подумал Решетников, — буду я тебе за бесплатно выкладывать «все по порядку».
Он хотел предложить следователю чаю, но потом передумал. На дне жестяной банки оставалось совсем чуть-чуть, а этот, того гляди, усмотрит добрый жест как желание подмазать. С них, прокурорских, станется.
— Из меня рассказчик, как из Магдалины праведница. Если есть вопросы — отвечу, мне скрывать нечего.
Следователь Кокорин рассердился, но вида не подал, только посопел, перекладывая бумаги и собираясь с мыслями. Он бы и взглядом сверкнул, да уже поди знал, кто перед ним сидит.
— В котором часу пришла Богданович в ваше агентство? — начал допрос подчеркнуто сухо.
— Во втором.
— А точнее?
— Точнее — в тринадцать часов двадцать три минуты.
— Ого! Это почему вы так запомнили?
— Потому что привычка такая. Почасовая оплата: как только появился клиент, включается счетчик. И на копии контракта с Богданович, которая находится у вас в папочке, это время проставлено.
— До того, как вы обнаружили свою клиентку мертвой на даче в пятницу в восемь часов сорок минут, получается, прошло…
— Правильно: сорок три часа двенадцать минут, — кивнул Решетников.
Кокорин и там, в Малаховке, понял, что с этим свидетелем будет непросто. Здесь либо как с коллегой, либо — в кабинете и в присутствии прокурора.
— И что же, все это время вы ничего не делали?
— Все это время я отрабатывал полученный аванс.
— Сколько?
— Вы что, не читали контракт?
— Читал. Аванс получен за сутки работы, а речь — о сорока трех часах. Так сколько практически, а не по этой бумажке, вы работали?
— Сутки.
— А потом?
— Потом я должен был позвонить клиентке и отчитаться о проделанной работе. Я позвонил, но она не сняла трубку, хотя ничего не говорила о том, что собирается на дачу.