— Садись.
Фрол сел перед следовательским столом и ссутулился, сцепив пальцы рук и уперевшись локтями в колени.
— Как выглядела сумка, которую у тебя отняли? — прикурив, спросил Протопопов. — Только быстро и по возможности точно: материал, форма, цвет, размер?
— Я уже говорил.
— Повтори еще раз!
— Сумка… прямоугольной формы, примерно двадцать пять на тридцать, на сорок… из кожзаменителя, с двумя защелками белого металла… на ремне широком… с наплечником. Не новая, потертая, черная. Специальная сумка для кинофотоаппаратуры. Внутри — ячейки для пленки, два отделения, в одном поролон на дне. Синяя велюровая подкладка. Что еще-то?..
Протопопов наклонился и достал из-под стола сумку:
— Эта?
Сумка была его, та самая, с которой он отходил семь лет. Ее вместе с фотоаппаратом «Зенит» и камерой «Красногорск» подарил отчим, когда Фрол поступил в институт. Потом он стал фотокором, «Красногорск» продал и купил «Никон», но сумка была та, он с нею свыкся, и все, кто его знал, едва ли могли описать его, не упомянув об этой сумке. Поставь таких десять в ряд — Фрол выбрал бы свою, не ошибившись.
Он кивнул.
— Распишись.
Фрол расписался в указанном месте.
— Что было в сумке? Только подробно и правдиво, Неледин.
— Да что вы меня все предупреждаете: правдиво, правдиво!.. Как будто я вам уже лгал! — не выдержал он менторской интонации.
— Что было в сумке, я спрашиваю? — повторил Протопопов вопрос.
— Фотоаппарат, объектив…
— Какой марки фотоаппарат?
— «Никон».
— В чехле, без чехла?
— Без…
— Приметы? Номер?
Фрол подробно рассказал о фотоаппарате, назвал даже три первых цифры номера, но всего номера не помнил. Протопопов стал записывать, и делал это очень долго, роняя пепел сигареты с вирджинским табаком на бумагу и сдувая его.
— Пленка в аппарате была?
— Нет, не было. Я отдал пленку, которую заснял на ВВЦ, лаборанту Наумову. Назавтра должен был выйти репортаж…
— Вышел. Распишитесь… Хорошо. — Протопопов достал из-под стола его фотоаппарат, открыл крышку, там было пусто. — Дальше.
— Что… дальше?..
— Еще что было в сумке?
— Объектив длиннофокусный «Кенон»… с крышкой. Еще… штатив телескопический дюралюминиевый трехсекционный…
Постепенно все это появилось на следовательском столе: объектив, штатив, электронный экспонометр ленинградской еще фабрики, пустая коробочка из-под пленки…
— Коробочка точно пустая?
— Точно.
— Распишись…
— А где вы все это нашли? — нетерпеливо спросил Фрол.
— Здесь вопросы задаю я, Неледин. Ты уверен, что здесь нет пленки? — повертел в прокуренных пальцах коробочку.
— Да. Я же говорю, пленку сдал.
Следователь жестом иллюзиониста вытряхнул из коробочки рулончик фотопленки. Развернул несколько кадриков, посмотрел на свет и, усмехнувшись, покачал головой:
— А это, значит, не ты снимал?
Фрол побледнел:
— Что… это?..
Протопопов выдвинул ящик стола, достал папку, из нее — черный конверт с цветными фотографиями среднего формата. Положил одну фотографию перед Фролом:
— Знаешь эту гражданку?
На фотоснимке была Рудинская. В короткой замшевой юбке и нанайской курточке с белой опушкой, она сидела на деревянных перилах дачи.
— Знаю, — потупился Фрол. — Рудинская.
— А это?
На второй фотокарточке была она же — в неглиже, в картинной позе на фоне изразцовой печи с открытой топкой. Классный снимок: пламя удачно освещало ее ногу, грудь, большие блестящие глаза, длинную прядь волос.
Перед Фролом ложились фотографии, одна краше и непристойнее другой. И та, где они были вдвоем — в постели, в обнимку… автоспуском. Похоже на «Вечную весну», если бы не стаканы в руках…
Допрос продолжался часа полтора. Несколько раз Фрол пытался узнать, как попала сумка к следователю, но тщетно. Он даже подумал, что этот Протопопов заодно с теми, кто нашел и подсунул в сумку пленку. Почему бы и нет? Дважды Фрол повторил, как они расстались, не забыв упомянуть двоюродную сестру Нинки, у которой она якобы ночевала по ее версии для родителей.
— Вы уверены, что она разговаривала с родителями?
— Не уверен. Но она мне так сказала.
— Сколько вы шли до трассы?
— Не знаю… может быть, час… Я нашел не сразу.
— Номер «КамАЗа», конечно, не помните?.. Опишите водителя.
Фрол воспроизвел в памяти водителя, свой разговор с ним, рассказал о «Москвиче», которым чуть было не уехал в Рязань, перепутав направление, и еще массу всяких деталей, опустив самое главное: ну а что, если этот Протопопов действительно коррумпирован, нанят, куплен, действует по чьему-то указанию сверху?.. Тогда он просто проверяет его, хочет убедиться, что он ничего не видел и ничего больше не снимал.
— Почему ты не сказал про эту пленку?
К этому вопросу Фрол был готов:
— А как вы думаете, почему я не сказал?..
— Я ничего не думаю, я задаю вопросы, ты отвечаешь. Так почему?
— Надеялся, что те, кто отнял у меня сумку, заберут эту пленку себе. Рудинская неплохая девушка, дочь интеллигентных родителей… Зачем?.. Что это дает?..
Он хотел даже попросить Протопопова не включать пленку в дело, но тот уже строчил в протоколе, да и фотокарточки из милицейской лаборатории были наверняка запротоколированы. Поздно. Все поздно.
— Когда ты ее проявил?
— В среду во время обеденного перерыва, когда лаборант Наумов ушел.
— Кто-нибудь еще видел эту пленку?
— Нет, конечно!..
— Распишись. — Протопопов развернул пленку, соответствовавшую по длине размаху его рук: — Сколько кадров ты снял?
— Всю пленку, — пожал плечами Фрол. — Новую зарядил… там, на даче…
— Тридцать шесть кадров?
— Да.
Протопопов довольно улыбнулся, убрал ладонь, закрывавшую от Фрола левый конец пленки. Там был очевидный косой обрыв.
— А здесь только двадцать один кадр. Где еще кусок, Неледин?
Фролу все труднее было сохранять спокойствие.
— Не знаю, — шевельнул он пересохшим языком.
— Не знаю… А теперь слушай, что я знаю. В среду двадцать второго числа родители Рудинской в Белощапово не выбирались и ей не дозвонились, хотя у нее был сотовый телефон. Дозвонились Наталье Ломакиной в Новоселки — через соседей, у которых есть телефон. Та сказала, что Нины у нее нет и не было. В четверг утром Рудинские отправились в Белощапово, но дочери не нашли, хотя она определенно там была — постель не убрана, в печи — прогоревшие угли и ряд других деталей, главная из которых — вот эта… — С этими словами Протопопов вынул пинцетом из отдельного конвертика кусочек пленки размером с полторы кадроклетки, и поднял над головой: — В понедельник я отдам этот кусочек на экспертизу, и если окажется, что он от этой пленки, — а это не вызывает сомнений, Неледин, здесь та же обнаженная натура, что и на остальных кадриках, — то мы с тобой будем разговаривать по-другому. Понял?
— Нет, не понял! — вспылил Фрол. — Потому что пленку эту в Белощапове я проявить не мог! Там, видите ли, с фотосервисом сложновато. А в Москве я с двух часов был все время на виду: в редакции, на ВВЦ, на дне рождения Палехиной, а потом меня избили и я оказался в больнице. Так что как этот кусочек мог оказаться в избе Рудинских в Белощапове — это не ко мне.
Протопопов записал, вздохнул и, откинувшись в кресле, достал из кармана брюк портсигар.
— Действительно, как, Неледин, а?.. — чиркнул зажигалкой.
Фрол также, не спрашивая разрешения, закурил.
— Не знаю!
— Где сейчас Рудинская? — выпустив в его сторону струю дыма и подозрительно сощурившись, вдруг спросил Протопопов.
— Я не знаю, где она! — выкрикнул Фрол.