— Нормальная была одежда: кроссовки, кожа, джинсы — как у всех, — вздохнул он. — Елозил на скамейке, сумку под ноги прятал и на меня смотрел. Нервный очень.
— Сколько ему лет?
— Двадцать пять — двадцать семь.
Решетников отщелкнул в урну окурок:
— Пойдем, покажешь на месте, как все было. Они прошли по перрону в вокзал, остановились посреди зала ожидания.
— Я вышел из комнаты милиции — вон оттуда… пошел по залу…
— Зачем? — инстинктивно спросил Решетников и тут же пожалел об этом: младший сержант замер, посмотрел на него недоуменно («Твое-то какое дело?» — спрашивал его взгляд), он мог и вообще не разговаривать с частным детективом.
— Знакомые должны были из Набережных Челнов ехать, старики, позвонил друг, попросил в поезд посадить.
— Ясно. Ты, брат, извини, что я спрашиваю, — это важно. Здесь все важно. Значит, ты вышел и?..
— И стал на пассажиров смотреть. Я их не знал, но думал, может, они меня узнают или увидят милиционера, спросят Закира Альдыбегова.
— Ну?
— И я его увидел. Он засучил руками, глаза отвел, потом сумку стал запихивать под лавку. Я газету купил — «Мегаполис-экспресс» называется, киоск вон там…
— Дошли туда, — сказал Решетников. — Он где сидел?
— На той скамеечке во втором ряду, кажется, на третьем месте… Что-то я не помню… Или на третьей?.. Забыл… Откуда я знал, что это важно?
— Проехали!.. — Они остановились у киоска «Роспечати». — Так, купил ты газету…
— Купил, зашел со спины, хотел документы спросить. А он оглянулся, посмотрел на меня. Я — к нему, он встал и пошел — туда вот, на выход к поезду, откуда мы только что пришли. Я — за ним.
— Пошли! — уверенно двинулся Решетников в указанном направлении. — Бежал он?
— Нет, не бежал. Шел. Все быстрее и быстрее.
Потом, когда вышли на перрон… Он еще раз оглянулся… и побежал, как будто на поезд опаздывает…
— Какой поезд стоял?
— Из Барнаула поезд был, это я точно помню.
— Хорошо, побежали!.. Не торопись — беги потихоньку и рассказывай.
Альдыбегов затрусил по платформе. Решетников — за ним.
— Я хотел патруль позвать, а никого не было. Вон там, на третьей платформе, стоял военный патруль… возле киосков… Где-то здесь я свисток достал, засвистел… Он стал перепрыгивать через чемоданы и сумки… За два вагона до хвоста поезда он спрыгнул на пути…
— Прыгай!
Альдыбегов спрыгнул, протянул руку Решетникову, но тот помощи не принял — уж на это-то еще горазд.
Побежали по шпалам.
— Здесь он перелез через платформу, — Альдыбегов не стал дожидаться команды, понял, что от него требуются максимально приближенные имитирующие действия, — я тоже перелез… Когда до забора добежал…
— Погоди, давай сначала добежим! — вскарабкался на платформу Решетников, чувствуя одышку («Надо бы бросить курить!» — подумал).
Они поравнялись с тем местом, где преступник вскарабкался на забор.
— Вот, вот здесь… — показал Альдыбегов. — Уцепился за верх… подтянулся…
— Ловкий парень, как ты его оцениваешь?
— Ловкий, быстрый, сильный, — кивнул Альдыбегов, оседлав забор. — Нас метров двадцать разделяло, я же по асфальту бежал — дело четырех секунд, а забор высокий. «Не уйдет», — думал. А он даже кроссовками забора не коснулся — подтянулся на одних руках, тело как пушинка, может, спортсмен.
Решетников вскарабкался на забор, для него это оказалось непросто. Слева внизу, по Ольховскому переулку, тянулись гаражи с просмоленными крышами.
— Дальше?
— Ну, вот, он стал правую ногу переносить через забор, а сумка соскочила, он ее за ремень попытался схватить… А тут я пистолет достал и крикнул: «Стой! Стрелять буду!» Он и бросил сумку — по гаражам побежал. Когда я на заборе оказался — вот так, как мы сейчас с вами, — он спрыгнул вниз. Я — за ним. Отсюда дороги внизу не видно… Рыжую дверь с цифрой «семьдесят два»… видите?..
— Вижу.
— Там машина стояла, из-за нее вдруг выскочил мотоцикл, а на заднем сиденье — он. Пойдемте, я покажу, до какого места добежал… — Они, уже не спеша, дошли до карниза, посмотрели вниз. Четыре автомобиля стояли вдоль стен у гаражей напротив, еще два прямо под ними. — Ну, вот здесь примерно был, когда мотоцикл этот свернул за поворот.
— А ты что же?
— А что я?.. Назад пошел. Сумка ведь. Подумал еще, вдруг там наркотики окажутся.
— И тогда тебе медаль дадут, да? — проворчал недовольно Решетников. — Какой мотоцикл-то хоть был?
— «Харлей-Дэвидсон».
— Откуда знаешь?
— Сначала я на него внимания не обратил… То есть, обратил, конечно, только марку выяснять не стал — назад побежал, за сумкой. А потом начальник меня послал выяснять, свидетелей опрашивать.
— Когда потом?
— Назавтра. Когда ориентировка прошла и следователь из «Сокола» приехал.
— И что?
— Видели мотоцикл частники у гаража. Трое. Может, спустимся?
Решетников глянул вниз, уцепился за карниз руками и повис; когда до асфальта осталось полметра — отпустил руки. Альдыбегов повторил его маневр. Двое водителей, возившихся с машинами в гаражах, вышли с монтировками, но, увидев милиционера, вернулись обратно.
— Вон, кстати, владелец «Опеля», — показал Альдыбегов на толстого мужика, склонившегося над раскрытым капотом, — он показания давал.
Они подошли к «Опелю», Решетников поздоровался.
— А, опять ты, — косанул владелец на Альдыбегова. — Ну что, нашли мотоцикл?
— Ищем, — ответил за младшего сержанта Решетников. — Никуда он не денется, если вы нам поможете.
— Да я уже все рассказал и в протоколе расписался, — недовольно сказал владелец. — Проехал он медленно вон оттуда… — показал в сторону вокзала. — Потом притормозил. Я, конечно, его видел, у нас тут в гаражах мотоциклов вообще нет, да еще таких. Мощная машина, широкая, колеса — во!.. Помощней моего «опелька» будет.
— «Харлей»?
— Я не знаю.
— Про то, что он «Харлей», другой владелец сказал — из тридцать пятого бокса.
— Так. Ну, и что дальше?
— Дальше он на медленной скорости подкатил куда-то вон туда, — указал владелец на то место, куда спустились Альдыбегов с Решетниковым, — остановился, но с мотоцикла не слез и мотор не глушил. Вдруг с крыши парень спрыгнул, на заднее сиденье вскочил, и тут он газанул. Между машинами проехал довольно лихо — тут тесно было, на такой скорости объехать — уметь надо. Ну и свернул… вон там… Я сразу подумал, тут что-то не так, отошел к противоположным гаражам — на крышу посмотреть, откуда этот «кожаный» свалился. Смотрю — младший сержант пистолет в кобуру прячет и назад идет — к забору… Вот, все.
— Он в шлеме был?
— В шлеме, в шлеме! Черный такой шлем, глухой, забрало тонированное, как инопланетянин. К заднему сиденью был еще один шлем приторочен, точно такой же. Только «кожаный» его надевать не стал.
— Ничего он не кричал, не угрожал ему оружием?
— Да нет, они на пару работали.
— Почему вы так думаете?
— Да потому что все четко, без слов — подъехал, подождал, рванул. Слаженно играли, как по нотам.
Решетников поблагодарил владельца, дошел до угла, из-за которого выехал мотоциклист. Прикурив, постоял и посмотрел на Альдыбегова:
— Значит, с Ольховского он въехал, проскочил между гаражами и на Ольховский же вернулся?
— Да.
Они вышли в переулок и не спеша направились по нему в сторону вокзальной площади, где Решетников оставил машину.
— Неплохо тебя кинули, браток, — протянув на прощание сержанту руку, сказал он. — Ну, ничего. Наука будет, а вообще ты молодец.
Альдыбегов не знал, как реагировать на его слова: с одной стороны, вроде как похвала, с другой — что значит это «кинули»? Кто его «кидал»-то?.. Он хотел спросить у детектива, но тот уже сел в свою машину и стал выезжать со стоянки.
«Вот и начальник со следователем тоже: спасибо, иди!.. — думал Альдыбегов, возвращаясь в отделение. — А что «спасибо»-то?
И какая же это наука, если все что-то знают, но никто не считает нужным объяснить?.. Шибко гордые, не хотят общаться с младшим по чину!..»