Теперь, разглядывая его, сидящего передо мной в кресле, я усмотрел в этом весьма положительный момент. Робби был открыт. Напуганный вчерашним визитом, все излагал с максимальной искренностью. По крайней мере то, что касалось лично его. Как клиент он показался мне выше среднего.
Когда я спросил, что имел в виду агент, упоминая о ситуации в его семье, Робби помрачнел.
— Тяжело больна жена, — пояснил он. — И мать тоже.
Пребывая в состоянии перманентного конфликта с медицинскими учреждениями, Фивор, как многие адвокаты, занимающиеся делами, связанными с причинением личного ущерба, свободно владел лексиконом врачей. Он коротко и толково изложил суть дела. Мать в настоящее время находилась в частной клинике-интернате в связи с сердечно-сосудистой патологией. Инсульт. С женой, Лоррейн, дело обстояло хуже. Примерно два года назад ей поставили диагноз: амиотрофический латеральный склероз, или сокращенно — АЛС. В просторечии — болезнь Луи Герига[4]. В данный момент Лоррейн находилась в состоянии, близком к полному параличу. Исход стопроцентно летальный.
— Самое скверное должно начаться не позднее, чем через год. Впрочем, определенно никто ничего не знает. — Робби старался говорить спокойно, но взгляд от ковра не поднимал. — В этом и вся проблема. Я не могу ее оставить. Никак. О ней больше некому позаботиться.
Вчерашние посетители, видимо, на это и рассчитывали. Фивор либо сделает то, что от него требуют, либо окажется в тюрьме. И тогда он не сумеет быть рядом с женой в ее последние минуты.
Некоторое время мы молчали, затем я взял карточку Сеннетта, которую Фивор положил на стол. Не будь ее, я бы засомневался, не ошибся ли Робби в том, кем являлся этот человек, возникший вчера в дверях его дома. Федеральный прокурор ведет надзор за несколькими сотнями дел, у него девяносто два помощника, и чтобы он заинтересовался заурядным делом о сокрытии налогов, пусть даже и преуспевающим адвокатом, и сам приехал к нему домой поздно вечером, нужны необычайно веские основания.
— Вчера, когда я заявил, что собираюсь обратиться в Джорджу Мейсону, — проговорил Фивор, — то есть к вам, Сеннетт заметил, что это «любопытный выбор». Почему? Он вас ненавидит? Или считает слабым адвокатом?
— Тут все сложно, — ответил я. — Но мне кажется, Стэн имел в виду, что мы с ним одно время довольно близко дружили.
— Хм… но ведь это хорошо. А?
Да, но когда речь заходила о Стэне Сеннетте, я никогда ничего определенного сказать не мог.
— Наша дружба, — пояснил я, — носит непостоянный характер. А вот соперничаем мы всегда.
2
Как и положено чиновнику высокого ранга, кабинет федерального прокурора был просторный. Конечно, ковер в некоторых местах обнаруживал заметные потертости, а шторы из зеленоватого грубого шелка на окне во всю стену повесили, наверное, в середине пятидесятых, зато площадь здесь измерялась гектарами. Имелась, разумеется, и ванная комната с душем, а также еще один небольшой рабочий кабинет. Соответствующее место занимал солидный стол для заседаний, а в длинном шкафу из красного дерева вдоль одной из стен была выставлена коллекция чучел, конфискованных у занимающихся незаконным промыслом таксидермистов. Представители фауны, находящиеся под угрозой вымирания. Я успел разглядеть величественного орла и тигрового питона, который душил обезьяну, но Стэн Сеннетт уже поднялся из-за стола и, улыбаясь, шел мне навстречу.
— Привет, Джордж!
Он являл собой типаж, весьма распространенный в нашей юриспруденции. Низкорослый, подвижный, обычно хмурый. Сегодняшнее хорошее расположение духа Стэна я объяснил его желанием поскорее побеседовать о Фиворе.
Секретарша предложила кофе, но я попросил пепси. А затем мы поболтали о личном. Стэн показал фотографии Эйши, чудесной смуглой трехлетней девочки, которую он со своей второй женой, Норой Флинн, удочерил после многолетних бесплодных усилий зачать дитя, хотя бы в пробирке. Я сообщил, как идет учеба у моих сыновей в университете, и не удержался, похвастался успехами жены, Патрис, архитектора. Она недавно выиграла международный конкурс со своим эффектным проектом художественного музея в Бангкоке. Стэн, который в 1966 году работал в Таиланде, рассказал об этой стране забавные истории.
Вот в такие непринужденные моменты Стэн Сеннетт был просто прелесть. Острый, изысканный ум, неутомимый коллекционер интересных фактов, мудрый наблюдатель подводных течений местной политической жизни. Но большую часть времени вы имели дело с совершенно другим человеком. Ум? Да, безусловно, ум, мощностью в десятки мегаватт, но кипящий в котле бурных эмоций, грозящих ошпарить любого, кто окажется рядом, прежде чем Стэн сподобится захлопнуть крышку.
Мы ним учились вместе на юридическом в Итоне. Стэн всегда был первым по успеваемости не только в группе, но и на курсе, и закончил с отличием. Если бы он выбрал адвокатуру, то там можно было бы вечно плыть на волне университетских успехов, но его интеллект оказался другого свойства. Стэн стал прокурором. И не где-нибудь, а в Вашингтоне, где обязательно следовало овладеть искусством лавирования между политическими рифами. Впрочем, с этим он справлялся довольно успешно. Поработав некоторое время в Верховном суде, Стэн вернулся в округ Киндл в управление окружного прокурора, Реймонда Харгана, где дослужился (а работал он действительно безупречно) до первого зама. В восьмидесятых годах его первый брак распался, и Стэн перешел в Министерство юстиции США. Вначале работал в Сан-Диего, потом в округе Колумбия и, наконец, снова возвратился сюда, когда президент Буш назначил его федеральным прокурором. Он не имел политических амбиций, установил ровные отношения с местными правоохранительными структурами, поэтому за четырехлетний срок, который заканчивался в будущем году, не ввязывался ни в одну из дрязг, какие начались после смерти главы исполнительной власти округа, нашего легендарного мэра Огастина Болкарро.
Меня, как и всех остальных, настораживала беспощадность Стэна, какую он проявлял на посту прокурора, но наши товарищеские отношения не прекратились до сих пор. Студентами мы обычно делились знаниями. Он высказывал мне свои глубокие соображения относительно судебных дел, которые мы изучали, а я просвещал Стэна в части хороших манер. Насколько мне известно, я был первым, кто сообщил ему, что джентльмену не пристало заправлять галстук в брюки. Впоследствии по работе мы были постоянными оппонентами, поскольку он являлся заместителем окружного прокурора, а я адвокатом, но всегда радовались успехам друг друга. У каждого из нас были качества, вызывающие взаимное восхищение, порой граничащее с завистью. Мои непринужденные аристократические манеры, глаза, в которых никогда ничего нельзя прочитать и, как следствие, их загадочность — я думаю, для Сеннетта, которому искренность и обаяние совместить никак не удавалось, это представлялось идеалом. Во время учебы меня больше всего впечатляли его способности, а потом — преданность Стэна идее, стремление служить высоким целям.
Некоторым в коллегии адвокатов, например моему другу Санди Стерну, это свойство натуры Сеннетта казалось ханжеством, а его топорные методы работы, вроде вчерашнего вечернего визита к Фивору, они на дух не переносили. Но Стэн был в этих местах первым федеральным прокурором, мужественно отстоявшим свою независимость. Он начал серьезную борьбу с разного рода жуликами и грязными дельцами, которые, казалось, навечно угнездились в округе Киндл, и не побоялся взять за задницу крутых предпринимателей, таких как страховая компания «Морланд» — самый крупный частный работодатель в округе. Стэн ухитрился уличить «Морланд» в мошенничестве. Он вознамерился обшарить прожектором закона весь округ Киндл, включая все потаенные уголки, и я, его приятель, восхищенно этому аплодировал, не позабыв, однако, нацепить присущую адвокату маску ужаса.
4
Генри Луис Гериг (1903-1941) — знаменитый американский бейсболист, умерший от этой болезни.