Ивон вспоминала эту звезду, мечту своего детства, но ни разу не пожалела, что пошла в ФБР. Конечно, порядки там далеки от идеальных. Она немало могла бы порассказать, особенно о том, как в данной организации относятся к женщинам. О какой-то чуткости невозможно и мечтать. Во время трехлетней учебы в Квонтико у Ивон были самые высокие оценки по стрельбе. Все преподаватели восхищались скоростью ее реакции, но на должность инструктора не взяли, потому что женщинам не положено. Она была рада хотя бы тому, что каждые восемнадцать месяцев ее командировали на двухнедельные сборы федеральных агентов и копов в качестве инструктора по стрельбе.
«В Бюро работают лучшие из лучших». В Квонтико эту фразу повторяли столько раз, что она до сих пор звучала в ее ушах. И это было правдой. Достаточно посмотреть на Макманиса, Элфа Клекера, Амари, Ширли Нейгл, да хоть бы и на нее! Ивон верила в свою особую миссию, что помогает обществу, выполняет нужную, полезную работу. И если Бренданом занялось ФБР, то ему несдобровать.
— Это было бы просто замечательно, — сказал Робби. — Если вы упрячете Брендана за решетку, я буду рад. Хотя, казалось бы, для этого у меня нет никаких оснований. Лично ко мне Брендан Туи неизменно относился с большой теплотой. Из-за Мортона, его мамы, моей мамы. Я из тех, кому он доверял и доверяет. Вот почему Стэн поручил мне всадить ему в спину нож.
Ивон захотелось его как-то утешить.
— Не беспокойся, Робби, он бы всадил тебе нож, не раздумывая.
— Брендан? Никогда. Если бы Сеннетт явился к нему с тем же предложением, что тогда ко мне, он указал бы ему на дверь через три секунды. Нет, Брендан не станет прогибаться ни перед кем. Такой он человек. Я знаю о Брендане много плохого, но что хорошо, то хорошо.
— И чем же он так плох, этот Брендан, если ты, несмотря на его доброту, обрадуешься его краху?
Робби ответил не сразу. Вначале он поморщился, давая понять, что объяснить это очень трудно.
— При первой встрече Брендан производит впечатление симпатичного, обаятельного человека. Он ведет себя с большим достоинством. Веселый. Правда, следует сделать небольшое, но важное уточнение. Он хорош только с теми, кто что-то собой представляет, может быть ему полезен. С репортерами, политиками, разными знаменитостями он просто прелесть. А вот с остальными Брендан ведет себя, как сволочь. Помнишь Констанцу?
— Секретаршу?
— Да. Она по сей день сидит в приемной перед его кабинетом. Красивая миниатюрная дама. А теперь послушай, как Брендан с ней обошелся. Констанца замужем уже двадцать лет. В молодости окончила школу, где готовят секретарш, и по-английски говорит довольно прилично. Не то что ее муж Мигель. Тот работал помощником официанта, ну и, сама понимаешь, частенько приходил домой навеселе. Жизнь била его, а он вымещал злость на Констанце. А кому ей излить душу, как не своему боссу, доброму судье Брендану. Он ее, конечно, утешил, как умел, — наверное, не надо уточнять как, — и все было бы в порядке, если бы Констанца не являлась ревностной католичкой. Ее брак с Мигелем был освящен Богом, и потому для Констанцы недопустимо после Брендана возвращаться вечером домой и спокойно смотреть мужу в глаза.
Брендан отнесся к этому с большим пониманием. «Ладно, — сказал он, — мы попробуем помочь твоему мужу стать лучше. Я подыщу ему приличную работу, пусть он наконец, почувствует себя человеком». И Брендан нашел ему работу. В тюрьме, в пищеблоке. И не помои выносить, а поваром на жарке, то есть стоять за сковородкой. Мигель, естественно, muy contento[39]. Но прошло немного времени, и ему сообщают о переводе в другую тюрьму. В этой вроде нет места. «Но это же за триста пятьдесят миль от mi familia[40]», — говорит он. «Ну и что, — отвечают они. — Зато ты получишь три тысячи подъемных, а также оплаченный проезд домой». Как тебе нравится оплаченный проезд домой для повара на жарке? Потом выяснилось, что выходные на новом месте у Мигеля выпали на понедельник и четверг, и домой он может ездить лишь раз в месяц. Вот как хорошо все устроил Брендан! Сейчас Мигель уже начальник тюремного пищеблока, пора выходить на пенсию, но ему продлили срок. При встрече с Бренданом он до сих пор чуть ли не целует ему руки. А Брендан, скотина… — Робби замолчал, чтобы погрозить пальцем парню в пикапе, который подрезал «мерседес». — Он охотно принимает эти поцелуи. Что можно испытывать к такому человеку, кроме ненависти? Когда Мигель приезжал за Констанцей в конце работы, Брендан неизменно просил ее задержаться. Мол, нужно продиктовать важный документ, а сам, пока муженек ждал за дверью, давал ей облизывать свой член.
— О Боже!
— Да, вот такие у этой сволочи сексуальные фантазии. Давай сменим тему. Секс вообще сложная материя. Вот ты, очевидно, думаешь, будто только твоя сексуальная жизнь странная.
Ивон насупилась.
— Моя сексуальная жизнь не странная.
— В таком случае ты такая одна-единственная в мире, потому что секс — это всегда что-нибудь необычное.
— Ну-ка, ну-ка, поподробнее. Я о такой теории не слышала.
— Я хочу сказать, что занятие любовью по своей природе действие чрезвычайно специфическое. Разве не так? Ведь каждый человек хотя бы немного отличается от остальных. Это как отпечатки пальцев. Все зависит от твоего воображения. От того, с кем и чем ты занимаешься, какая часть тела партнера тебе нравится больше всего, и о чем ты в это время думаешь. В общем, все уникально и потому волшебно.
Однажды в секс-клубе в Сан-Франциско Ивон наблюдала, как одна женщина трахала другую искусственным членом, прикрепленным к кожаному капюшону на ее голове. Ничего особенно волшебного в этом не было.
Ее молчание Робби расценил как несогласие.
— Вот послушай, однажды вечером я подцепил женщину. Хотя «подцепил» это совсем не в том смысле, когда говорят «подцепил». Она работала в офисе. Мы знакомы сто лет. Одинокая. Джойс… впрочем, как ее зовут, не важно. Но она мне нравилась. Значит, мы с ней изрядно выпили и пошли к ней. Она говорит: «Садись» — и вытаскивает альбом с фотографиями. Признается, что любит фотографировать сама себя, и вот тут все ее фотографии. Она исполняла перед камерой что-то вроде стриптиза. Не просто, чтобы подразнить, а очень откровенно. Не знаю, посылала ли она их в «Собрание американских извращений», но ей явно хотелось кому-нибудь показать снимки. А тут подвернулся я. Если бы я был подонком, то рассмеялся бы. Но это было восхитительно, даже трогательно. И волновало. Причем я бы не сказал, что на всех фотографиях она представала в выгодном свете. Ноги у нее вполне приличные, но если брать в целом… ведь камера порой бывает беспощадной. Но Джойс решила поделиться своим странным маленьким секретом со мной. Молодец. — Он бросил взгляд на Ивон, чтобы проверить, как она это восприняла. — В общем, тебе следовало бы расслабиться.
— Расслабиться? С чего это вдруг?
— Перестань. Я уже все просек.
Ивон засмеялась, но внезапно ощутила дрожь.
— Смейся сколько влезет, — усмехнулся Робби. — Я знаю, почему тебе постоянно хочется говорить об этом.
— Это тебе постоянно хочется об этом рассказывать.