Поэтому Корнач быстро взял себя в руки, и, когда заговорил, в ровном, без надрыва, голосе уже ничто не выдавало только что разразившуюся в душе генерала бурю негодования.
– Уверен, ты имеешь в виду закрытый цинковый гроб, внутри которого лежит мешок с песком, – с некоторым нажимом спросил Корнач. – Так, Валентин?..
Гайтанов чуть напрягся, и на его виске отчетливо запульсировала вена…
– Ну, разумеется!.. – процедил он небрежно, скривив губы. – Мы люди, хоть и военные, однако не варвары какие-нибудь! Ничего с парнем не случится, прессанем малость, а если по-хорошему не расколется – изолируем на недельку в четырех стенах, красиво сымитировав гибель в бою, и разыграем спектакль. А когда Ворон будет уже в браслетах, объявим, что пошутили. Обрадуется, волчара!.. После такой партии на контрастах он уже без гвоздей целиком наш, или я ни хрена не понимаю в психологии…
– Смотри не перестарайся, полковник, очень тебя прошу, – вздохнув, заметил Корнач. – Не дай бог никому вместо брата по оружию заиметь в лице Северова личного врага… Я тебя не пугаю, не подумай. Не того ты поля ягода, чтобы слов бояться. Просто слишком хорошо знаю, о чем говорю.
– Это все лирика! – поморщившись, надменно отмахнулся инструктор ГРУ. – Короче, дело к ночи. Когда сможешь скинуть мне вводные по пацану?
– Сегодня, ближе к вечеру, – ответил генерал, вставая с кресла. – Номер войсковой части будет у тебя на пейджере не позднее двадцати трех ноль-ноль.
– В таком случае не позднее чем через трое суток ты получишь или контактный телефон Ворона, или… – Гайтанов вздохнул, скользнув недвусмысленным взглядом по початой лишь на треть зеленой бутылке, – известие о безвременной кончине во второй чеченской кампании очередного контрактника. Хотя не думаю, что до этого дойдет, и спектакль на Южном погосте не понадобится!
– Ты давай не майся, Валентин. Я же не слепой, – улыбнулся Корнач, цепко перехватив направление взгляда полковника. – Похоже, сегодня у тебя желание принять на грудь чарку-другую сверх обычного? Повод какой или так, расслабления для? – подмигнув, поинтересовался генерал.
– Ни одной живой душе не говорил, но так и быть… – ухмыльнулся инструктор, беря коньячную бутылку и наполняя бокал почти наполовину. – Вчера у меня в Петрозаводске дочка родилась! Сподобился, знаешь ли, на пятом десятке стать отцом. Сам удивляюсь!
– Ну-у, за такое событие грех не разговеться! – понимающе развел руками Корнач. – Прими мои поздравления! Хотя… ты, если не изменяет память, не женат?
– И никогда не женюсь, по крайней мере до тех пор, пока на плечи давят погоны. Сам знаешь, по краю пропасти ходим, генерал… А назвали – Юлия. – И Гайтанов, легко выдохнув в сторону, в два глотка принял внутрь еще сто граммов благородного «Камю».
Бодро, словно от холода, передернув плечами, вальяжно встал с кресла и, поколебавшись в задумчивости, протянул коллеге по невидимому фронту широкую узловатую кисть для пожатия.
– Не волнуйся, мастер, фирма веников не вяжет, – заключил инструктор ГРУ. – Кассету с записью показаний бойца ты получишь с курьером уже в пятницу. В противном случае я прилюдно, прямо на Дворцовой площади, у столпа, сожру свои погоны без соли! – скрипнув зубами и ухмыльнувшись, жестко заверил Корнача слегка захмелевший диверсант. И, уже стоя перед входной дверью конспиративной квартиры, вдруг спросил: – Ну а если Ворон попадет в наши руки и все же откажется от сотрудничества с нами?
Мрачная тень опустилась на лицо генерала:
– Тогда, что ж… Долг требует… Но надеюсь, до этого не дойдет…
Ворон и хирург катаются на «Субару»
Передняя дверь стоящего под запрещающим знаком замызганного грязью «Субару» приглашающе открылась, едва Блох вышел из ресторана.
Постояв секунду, словно в раздумьях, пластический хирург подошел к тачке, не спеша провалился в полутемный салон, и машина тут же сорвалась с места, гулко урча явно зафорсированным мотором, по направлению к Невскому проспекту.
Повернувшись, Евгений с любопытством посмотрел на сидящего за рулем лохматого и бородатого мужчину неопределенного возраста, одетого в потертую кожаную куртку и совершенно лишние в это темное время суток круглые солнечные очки.
«Борода, конечно, приклеенная, – машинально пронеслось в голове у врача, – но смотрится вполне натурально».
– Прошу меня извинить, Евгений Викентьевич, но раньше никак не получилось, – бесцветным голосом сказал незнакомец.
Лихо подрезая сунувшуюся на перекресток «Ниву», он резко свернул на прилегающую улицу под красный сигнал светофора и, вжав педаль газа, в который уже раз бросил внимательный взгляд в зеркало заднего вида.
«Точно, бандюга, – равнодушно, констатируя лишь вполне очевидный факт, без тени сомнения подумал эскулап. – Проверяет, нет ли за мной „хвоста“. Знать, есть у господина „депутата“ серьезные основания для беспокойства. Что ж, тем лучше. Такой вряд ли начнет душиться из-за лишней тысячи баксов».
Его интересовал лишь один занимательный пустяк.
– Скажите честно, там, в ресторане, был ваш человек, верно? Вы решили для начала понаблюдать за мной со стороны? – Чтобы хоть как-то сгладить столь откровенное и неуместное в данных обстоятельствах любопытство, док безмятежно улыбнулся и покачал головой: – Такого в моей богатой практике до сих пор не происходило!
– От вас ничего не скроешь, Евгений Викентьевич, – немного помедлив с ответом, почти приятельским тоном заметил Ворон, слегка кивнув. – Да, вы правы. Обстоятельства вынуждают меня соблюдать некоторые меры предосторожности… Знаете, док, я всегда верил в аксиому, утверждающую, что перед врачом нужно быть откровенным, как перед богом, – свернув на наиближайшем перекрестке еще раз и наконец-таки сбавив скорость до обычной, как можно серьезнее заявил Сергей. – А также в то, что врач, выбравший профессию вроде вашей, не должен задавать клиентам слишком личные вопросы, касающиеся причин, побудивших их принять непростое для каждого человека решение. Вы меня понимаете?
– Ну разумеется, – пожал плечами Блох. – Если я только что сболтнул лишнее, то можете не слишком заострять на этом внимание. Обычно я не особенно разговорчив даже в повседневной жизни, не говоря уж о врачебной тайне. А сейчас… просто секундные эмоции… И, если можно, давайте сразу перейдем к деталям. О’кей?
Вытряхнув из пачки сигарету, хирург не стал доставать из плаща зажигалку, а по-хозяйски придавил светящуюся кнопку прикуривателя на панели. Это был своего рода жест холодной безмятежности, внутреннего спокойствия и общности интересов.
– Когда я в последний раз разговаривал с вашим покойным коллегой, профессором Романовым, предметом моего интереса были отпечатки пальцев, – сказал Ворон, бросив взгляд через плечо из-под непрозрачных стекол очков. – Точнее – возможность их устранения. А если в идеале – абсолютной корректировки. Тогда дела обстояли не слишком оптимистично. Вот я и подумал: а вдруг за истекшие месяцы мировая наука сделала гигантский шаг в будущее? Что скажете, док?
Правая рука Ворона, поднявшись с рычага переключения скоростей, на миг скользнула в карман его куртки, и на панель у лобового стекла с легким стуком упала перетянутая резинкой увесистая пачка долларов.
Прежде чем ответить, уже готовый ко всему, но все-таки немного застигнутый врасплох, Блох долго молчал, часто и глубоко затягиваясь быстро сгорающей сигаретой и зачем-то бросая взгляды сквозь покрытое сетью дождевых капель бликующее темное стекло на боковое зеркало «Субару».
– Кое-что действительно изменилось… – наконец тихо ответил он, излишне тщательно затушив окурок в пепельнице. – Правда, это пока только на уровне эксперимента, но, как вы верно выразились, движение вперед очевидно.
– Отрадно слышать. И в чем конкретные сдвиги?
– Вы слышали про метод криолазерной пластики? Он применяется для сглаживания оставшихся после операции или несчастного случая шрамов. Эффект впечатляет. Даже от самых уродливых «кратеров» оспы не остается ни малейшего следа. При желании этим же аппаратом можно полностью стереть с кончиков пальцев отпечатки кожного рисунка, которые не восстановятся до конца жизни. Это уже подтверждено практикой.