Стрела Смерти входит в коленный сустав его попутчицы и разносит его в клочья, оставляя болтаться на измочаленных лоскутах плоти и толчками бьющей крови. Влажные осколки костей и перекрученные провода сухожилий.
Истошный надсадный крик разносится к пасмурным небесам, бьет по барабанным перепонкам. Скоро дождь. Мутные капли, гремящие по крышам и плечам, смоют темные пятна с асфальта, а Бродячие обглодают трупы, если те сами не поднимутся раньше.
Пинок в живот корчащейся от боли девушке. Стройная голубоглазая блондинка. Ее потроха сминаются и чавкают внутренним кровотечением, после соприкосновения с моднявыми берцами, идеально подходящими для марш-бросков по пересеченной местности и запинывания до коматозного состояния всех, кто пойдет против воли Мертвого бога.
Нагнуться над отходящим в мир иной смертным. Поток крови от практически ампутированной конечности очень быстро конвертирует любое живое существо в чертов кусок мертвечины.
Первые капли срываются с разорванных клочьев налитых серостью туч.
Я наматываю ее волосы на кулак.
Отточенное самой Смертью лезвие холодит ей глотку.
— Последние слова?
Мне плевать, что она скажет.
Стервятник впитает ее голос, кровь и жизнь, освобождая душу из оков слабой плоти. Когда-нибудь я и их смогу подчинить…
У нее не получается сложить гласные и согласные в подобие осмысленного предложения. Боль застилает разум. Слюна, пот, сопли и кровь размазываются по милому личику, вместе с грязью сдавленных истеричных воплей.
— Я запомню.
Нет.
Я даже не слушал.
Мой меч вгрызается в ее шею. Хм, проблемы с щитовидной железой? Теперь уже нет. Кровь на земле.
Выстрел. Второй. Третий.
Толчки в спину.
Щелк.
Пустой магазин.
Я поворачиваюсь медленно. С неторопливой уверенностью крупнокалиберного орудия на башне сверхтяжелого танка. Я вижу глазами своих слуг, что не вмешиваются в мою игру. Опасности нет. Только три аккуратных отверстия 9х19 мм в моей кожаной куртке и один человек, обреченный на смерть.
Да. Худосочный парень, двумя руками вцепившийся в пистолет. Glock 17, если быть точным. Я удивлен. Редкая вещичка для этой географической широты и долготы.
Я перешагиваю через трупы.
Колонна беженцев, человек десять-двенадцать. Все мертвы.
Пали от моего клинка.
Пацан продолжает жать на спусковой крючок, плохо понимая что вообще вокруг происходит. Сколько ему лет? Семнадцать? Двадцать?
Он плачет.
Падает на колени, едва моя фигура нависла над ним.
Умоляет о пощаде.
Почему нет?
— Ты готов служить своему новому богу?
От хриплого рычания моего голоса он вздрагивает, крупная дрожь еще сильнее бьет мышцы его тела. Запах страха и мочи. Как знакомо и предсказуемо.
— Д-да…
Я не удивлен.
Люди готовы на пугающе многое, лишь бы удлинить срок своего бессмысленного существования.
Вот если я его просто отпущу — что он будет делать?
Вряд ли, что-то достойное.
Я возлагаю когтистую лапу на его черепную коробку. Изнутри поднимается смутное желание сжать ладонь, размозжив вихрастую голову, почувствовав кровь и кусочки мозга на пальцах.
Я не люблю живых.
— Так служи же мне.
Но порой и от них может быть польза.
Игла Смерти и азы Управления Мертвыми. Плюс, повиновение Мертвому богу.
Сколько таких уже ходит по окрестностям?
Смерть размыла их представления о морали. Они грабят, насилуют и убивают, еще больше внося хаоса в наш пожар революции.
Он падает на землю. Без сознания.
А вокруг меня начинают шевелиться покойники.
Я люблю свою работу и свои возможности.
Глава 2. Где ДЕТОНАТОР?!
Майора Звягинцева трудно было назвать хорошим и приятным в общении человеком. Он и в живых пока еще ходит только исключительно из-за своих стальных яиц и умения правильно их применять.
О нем много чего можно сказать. О характере, прошлом. Об отсутствии жены, детей и вертении на болту высказываний о счастливой жизни в кругу родных. Некоторые работы не предназначены для тех у кого есть семья. Что ты им сделаешь, когда загнешься в самый неподходящий момент? В лучшем случае сломаешь жизнь.
Медали, наградной колюще-режущий кусок металла с гравировкой, который вроде как нужно носить с честью и дальше вкалывать на благо людей лиц и имен, которых никогда не узнаешь. Можно было бы заикнуться о ранней седине, щедрой россыпи морщин или смещенной носовой перегородки из-за которой его дыхание приобретало хрипяще-сопящие нотки взбешенного маньяка-убийцы, с трудом сдерживающегося от кровавой вакханалии.