Вверху свистел уходивший под давлением Бездны воздух. Коварно клокоча, мелкие волны приближались к сиденью Максима. Он вскочил, сорвал с головы ветошь, ткнул в раскаленное отверстие. Жидкий металл капнул на рубашку, прожег тело - он почти не почувствовал боли. Ветошь затлела, Максим закашлялся, согнулся, сунул обожженную руку в воду. Глянул наверх - красная полоска медленно двигалась вдоль шпангоута, не прожигая обшивки.
- Поняли. Слава богу, поняли, - прохрипел он как заклинанье, корчась от боли. - Ребята, я верил в вас, Спасите, спасите...
В это утро Виктория впервые не приготовила отцу завтрак. Бреясь в ванной, он гудел бодрым баритоном.
- Викулька, возьми себя в руки, еще ничего не известно, нельзя же так... После паузы спросил. - Хочешь, я сам позвоню в пароходство Мелькову, мы с ним были на одном курсе. Позвонить? - Он вышел в майке, с полотенцем на крепкой шее, растирая порозовевшие, тугие щеки кремом. "Какой ты у меня надежный!" подумала Виктория и всхлипнула, прижавшись лицом к теплому плечу. Он гладил ее волнистые волосы.
- Викуля, сердечко, но жизнь ведь не кончилась, поверь моим сединам.
- Все кончилось, все! - выкрикнула она, отталкивая отца. Зазвонил телефон, она обернула заплаканные глаза.
- Папа, это тебе?
- Наверное. Мне так мне! - он снял трубку, покивал кому-то невидимому. Виктория не сводила с него расширенных глаз. - Да, это я. Сейчас. - Он поманил дочь рукой. - Дмитрий хочет что-то сообщить... Только, пожалуйста, спокойнее, дочуля... Виктория прижала трубку к уху, сдавленно проговорила.
- Ну, это я, Дмитрий Иванович.
- Уже по имени-отчеству? - раздался веселый голос. - С глаз долой - из сердца вон?
- Дмитрий, пожалуйста, говори....
- Так я тебя вылечу! - кричал он там, в Приморске. - Вот сидит прямо передо мной красивая дама с радиограммой, - не ревнуешь, Вика? Нет? Прочесть радиограмму?
- Говори, - сказала она.
- Смысл такой. Судно обнаружено вверх днищем, но на плаву, к нему подошли спасатель и еще дюжина судов.
- Они живы? - воскликнула Виктория.
- К сожалению, только один. Вот здесь мне объясняют, что он приезжал в Приморск перед Новым годом, догадываюсь, что ты должна его знать...
- Господи, его имя? - Глаза ее ожили как у приговоренного к смерти, неожиданно получившего помилование. - Ты не ошибся, это Максим Ковалев? крикнула она в трубку.
- Он, он, вижу, что догадка меня не подвела, - смеялся Дмитрий. - Что я за это буду иметь, Викуля?
- Дима, я тебя люблю! - закричала Виктория. - Спасибо тебе. Димулик, родной... Скажи, его спасут эти, на пароходах?
- У тебя есть довоенный патефон? Или виктрола? Включай на полную мощность и пусть гремит, пока не приеду, и мы выпьем стаканчик чаю за такое знаменательное событие. Могу приехать? - спросил он куда более неуверенным тоном.
Сидевшая напротив него Люся Щелгунова демонстративно встала, загремела отодвинутым стулом.
- Я могу идти, Дмитрий Иванович?
- Да, да, пожалуйста, - кивнул он ей, все еще прижимая к уху трубку и улыбаясь той, далекой. - Большое спасибо, Людмила Васильевна... Я ведь правильно помню ваше отчество?
- Не стоит благодарности! - высокомерно сузив круглые глазки, Люся вышла из кабинета, хлопнув дверью так, что закачался плафон над столом Дмитрия. Тоже мне, мужчина, - оскорбленно проговорила Люся за дверью и затопала микропорами вниз по лестнице с намерением сегодня же поделиться с Кларой горькими наблюдениями над измельчавшим сильным сословием...
- Ну что ж, приезжай, послушаешь музыку и даже не из виктролы, - сказала Виктория в трубку и, положив ее на аппарат, подбежала к отцу, расцеловала его в пахнущие кремом щеки. Он довольно ворчал и даже поплакался, что никто не пожалеет старого холостяка, не приготовит ему завтрак перед напряженным трудовым днем.
- Сейчас, сейчас, папуля, все будет о'кей! - Она летала по комнате и кухне. Достала из-под стола укрытый накануне черной тряпкой, оплаканный ШАРП, щелкнула крышкой, вставляя кассету. Отец изумленно наблюдал, как металась его уравновешенная обычно и не очень порывистая девочка, как она в считанные минуты приготовила завтрак (три отваренных с вечера картофелины с кусочком малосольной селедки и чай). А из комнаты во весь голос заливался о потерянном счастье Хампердинк.
Прямоугольник размером примерно 25 на 50 сантиметров решили прорезать в месте, где закругление днища переходит в плоскость борта. Резать выше безопаснее и удобнее для сварщика, но значительно труднее из-за густого днищевого набора и бесчисленного переплетения всякой арматуры. Ниже - слишком близко от поверхности моря, неудобно держаться, но зато есть уверенность, что в проделанное окно может пролезть попавший в ловушку моряк.
Закрепившись за рым страховочным концом, Геннадий Викторович опустился к самой воде, как спускается верхолаз по отвесной скале. Неловко примостившись, он повел дугой электросварки вдоль нацарапанного электромехаником контура. Прожег отверстие - из чрева буксира ударила свистящая струя. Парнишка там, внутри, что-то сипел, затыкая отверстие задымившейся тряпкой. Потом застучал железом - Геннадий Викторович сместил электрод вправо и снова засверкала дуга. Сзади его окатывала холодная волна, но он не отнимал электрода, торопясь сделать этот, едва ли не самый важный в своей биографии надрез.
Боцман, электромеханик и еще трое парней из машинной и палубной команды топтались выше него по днищу, наблюдая за натяжением воздушных шлангов и электрокабеля (длины которого оказалось мало и пришлось дважды удлинить его скрутками). Электромеханик дотянулся рукой до плеча сварщика.
- Геннадий Викторович, перекури, старик.
Тот откинул козырек.
- Подай-ка электрод, какие перекуры!
- Вылазь наверх, старина, начальство велит ждать. Электромеханик преувеличил, потому что прямой команды "ждать" сверху, то есть из штаба спасательной операции, не поступило. Просто, когда капитан Серегин сообщил в штаб, что намерен прорезать борт буксира и вызволить оттуда человека, поток "ЦУ" вдруг прекратился. Потом пришла радиограмма: "Вопрос прорезания борта изучается". Для Серегина это было равносильно приказу ждать и не высовываться.
В самом деле, решение вопроса: "Резать - не резать - оказалось непростым, хотя специалистов в штабе собралось достаточно. Во-первых, кто-то довольно уверенно выразил мнение, что, вырезав окно в борту, можно немедленно утопить буксир. Конечно, как говорил когда-то Великий Вождь Системы, самое ценное достояние страны - это люди, но и губить миллионной стоимости имущество с кондачка не стоит. И вообще, нельзя ли сделать так, чтобы и человека спасти, и сохранить буксир. Ведь было же разумное предложение опустить под днище водолазов, пусть они доставят парню лишний костюм и извлекут его на поверхность, тогда будут спасены огромные средства.
- Пароход с водолазами послан, прибудет к месту аварии завтра, но кто гарантирует, что за это время парень не умрет мучительной смертью? - угрюмо возражал заместитель начальника пароходства Мельков.
- Согласен, что ему там плохо, но он уже выдержал почти трое суток, перетерпит час-другой, - подсказал кто-то из задних рядов.
- В конце концов можно, по шлангам подать питание, горячий чай, лекарства, - поддакнули другие.
- Кто вам сказал, что после вырезки отверстия буксир обязательно затонет? - высказался представитель механико-судовой службы. - Он и сейчас висит на артикаплах, будет держаться и потом, если даже уйдет кормой в воду...
- В самом деле! - благодарно взглянул на него бывший портовик. Он ворочал головой то в одну, то в другую сторону, добросовестно пытаясь с помощью здравого смысла и логики отобрать лучший вариант. Если бы речь зашла о складах, причалах, портовой механизации, какой-нибудь аварии там, где он знает каждый закоулок хозяйства, каждый завиток проблем! Хлопнул бы он сейчас ладонью по столу, прекратил всякий спор по-чапаевски: Я ЗНАЮ, что и как делать, и я отвечаю за свое решение! Но здесь любой капитан, командовавший двадцатью-трядцатью моряками на ржавой посудине, представляет обстановку намного лучше: и начальнику приходится слушать всех, а в дальнейшем и отвечать за всех.