Имени подчиненного я не назвал нарочно — не хватало господину N еще и новых напастей.
Господин О поперхнулся деепричастным оборотом и побагровел.
— Знаете, — мстительно заметил я, — вареные раки краснеют не так. Оттенок ярче.
Господин О выпучил глаза и поменял оттенок.
— Да, так, несомненно, лучше, — кивнул я. — Прощайте, господин О… и подберите челюсть с пола.
Действительно, его лицо уже клацнуло зубами где-то возле ножки большого начальственного кресла.
Господин А потянул меня за рукав, но я остановил его. Уж очень зрелище было поучительное — как важный господин О, с натугой отодвинув кресло, ищет ощупью на ковре свое лицо, поднимает, неловко отряхивает и, скомкав, подносит к месту, где ему следует быть.
Убедившись, что лицо приклеилось куда надо, мы вышли из кабинета и затворили за собой дверь. В коридоре, однако, нам пришлось проталкиваться через небольшую толпу подчиненных господина О — он неосмотрительно уронил лицо при открытых дверях, и служащие сбежались посмотреть.
— Навык потерял, — сказал человек с синей папкой слева от меня. — Вон как измял. Придется теперь массаж и целебные маски…
— Давненько его в дирекцию не вызывали, вот и отвык, — добавил человек с зеленой папкой. Этот стоял справа.
Тут они посмотрели друг на друга и поспешно обменялись папками. Теперь каждая находилась ближе к своей стороне коридора.
— Что же совершил бедняга N? — задумчиво произнес господин А. — Неужели перенес синюю папку на зеленую сторону?
— Хуже, — вздохнул человек с зеленой папкой. — Он явился на доклад к начальству — с коричневой!
Ю испуганно ойкнула.
— А скажите-ка, господа, — я ни на секунду не забывал о нашем деле, — кто убирает кабинет господина начальника и, что главное, кто в нем подметает?
— Это нам неизвестно, — покачал головой человек с синей папкой. — Не наш уровень. Обратитесь в хозяйственную часть.
— Она внизу, — добавил человек с зеленой папкой. — Кажется, даже ниже первого этажа.
— Да-да, это где-то в подвале, — закивали прочие служащие.
Мы поблагодарили, поклонились и направились к лифту. А они прижали свои папки локтями и заспешили по коридору. И вскоре ничто на 23-м этаже не напоминало о нашем визите.
Подвальный этаж отличался от прочих только цветом линолеума на полу — он был не серым, а серо-бурым, — да под потолком вдоль коридора змеились толстые трубы. И сотрудники не сновали туда-сюда. Все двери вдоль пустынного коридора были помечены номерами, как и наверху, но перед цифрами стоял минус.
В торце, на двери с номером -0101, висела табличка с единственным иероглифом.
— Завхоз, — сказал господин А, и мы вошли.
Завхоз оказался серым человечком в дешевом сером костюме с коротковатыми рукавами, а физиономия у него была изрядно помята, и нос немного набок.
— Все, все поголовно шпыняют, — пожаловался он. — В каждой бочке я затычка.
Мы посочувствовали и спросили насчет уборки кабинета господина О.
— Что-то случилось? — забеспокоился завхоз. Лицо его жалобно перекосилось.
— Случилось, но это не ваша вина, — поспешил заверить его господин А. — Просто скажите нам, кто вчера вечером… или это делают ранним утром? — словом, кто подметал в кабинете 2301 после вчерашнего рабочего дня.
Завхоз закивал — я испугался, что у него отвалится нос, но, по счастью, обошлось, — и извлек из сейфа толстую амбарную книгу. Долго листал ее, потом долго водил пальцем по странице и наконец сообщил:
— Это Э, но сегодня он выходной. Вчера работал, а сегодня выходной.
— Скажите же нам скорее адрес господина Э, и мы тотчас же уйдем! — воскликнула Ю.
— Сейчас, сейчас, — забормотал завхоз, — где же это у меня… ах да…
Теперь из сейфа был с трудом извлечен громоздкий компьютер устаревшего образца, вдвое больше сейфа.
— Идем в ногу со временем, — пояснил завхоз. — Сведения о кадрах храним в электронном виде.
Я покосился на амбарную книгу и с трудом, но все же удержался от ехидного замечания. Уж очень ненадежно крепилась на завхозе его физиономия, еще сорвется…
С чудовищным визгом пожилой принтер выплюнул лист бумаги с адресом нужного нам уборщика Э.
— Премного благодарны, — сказали мы хором, кланяясь, и завхоз все-таки уронил свое лицо. Но оно упало на стол, прямо в амбарную книгу, так что совсем не пострадало, и он быстро прилепил его обратно.
Мы поспешили прочь, чтобы больше не смущать беднягу.
Турникет на выходе узнал нас по запаху и переключился в режим "открыто". Я погладил его на прощанье. Он мурлыкнул и подмигнул.
— Доброе слово и автомату приятно, — задумчиво произнесла Ю. — Не скучай без нас, милый турникет, я еще зайду тебя проведать. А сейчас скорей переключайся обратно, не то тебе снова достанется.
— Мрр, — сказал турникет и зажег красный глаз.
Уборщик Э жил в пригороде в собственном маленьком домике с собственным маленьким садиком, и когда мы явились, как раз поливал крошечную клумбу из детской пластиковой леечки.
Сперва он делал вид, что совершенно не понимает, о чем речь; но мы не отставали.
— Там точно было лицо господина N, — говорил господин А. — Нам известно, что оно упало на пол в кабинете 2301, а наутро его уже не было.
— Папа никак не может остаться в таком виде, — жаловалась Ю, и в ее газельих глазах блестели слезы. — Нам совершенно необходимо вернуть ему самоуважение и достойную внешность, поймите.
— Я не сомневаюсь, что вам самому это лицо совершенно ни к чему, — гнул свою линию я. — Ваше собственное куда моложе и привлекательнее. — Тут уборщик Э, и в самом деле молодой и симпатичный, слегка смутился. — Признавайтесь, куда вы его дели? Неужто выбросили с мусором?
— Виноват, — наконец признал уборщик, — было дело. Видел я ваше лицо. Подобрал. Нет, не выбросил.
Это он хорошо сделал, потому что среди отбросов на городской свалке мы сроду бы не нашли своей пропажи.
— Какая свалка, вы что, — хмыкнул парень, — мусоросжигательная фабрика, не шутки! Ну мне и стало жаль, что такая прикольная штука сгорит попусту. Продал я его. Я думал, что оно уже никому не нужно.
— Продал? — подалась вперед Ю, и на ее нежных щеках зажегся румянец надежды. — Кому?
— И почем? — уточнил я.
— Одному типу из китайской лавки, — неохотно ответил Э. — В таком-то переулке. Там еще на вывеске бубенцы. Пятьсот йен выручил. Только я их не отдам, я их уже потратил.
— Боги, это же копейки, — простонал господин А.
— Копейки, не копейки, а на выпивку хватило, — проворчал Э. — И еще на лейку осталось, видите?
— Лицо господина N — за пятьсот йен… — никак не мог успокоиться мой старший друг.
— Ну оно же было старое и некрасивое, — сказал Э.
— Уникальное, между прочим, — вспомнил я. — Оно ведь с ушами.
— Точно, — кивнула Ю. — Ты продешевил, парень.
И мы покинули дом уборщика Э, а он так и стоял над своей клумбой с детской пластмассовой леечкой, из которой все уже вытекло, и на челе его отражалось глубокое раздумье. Он оценивал упущенную выгоду.
Такой-то переулок мы нашли сразу, а вот лавочку, о которой говорил Э, — только пройдя переулок из конца в конец трижды. Два раза мы ее вовсе не заметили. А на третий она появилась между домами, где раньше ее не было — во всяком случае, так мне показалось. И бубенцы над вывеской позвякивали, раскачиваясь под слабым ветерком, и сама вывеска была такая яркая и красивая, что любо-дорого глядеть. Просто удивительно, как мы могли ее пропустить, да притом дважды.
Прочесть иероглифы, однако, господин А не сумел.
— Ерунда получается, — сказал он. — Глаза, хвосты, уши, горы, автозапчасти, сантехника и сакэ. Наверно, это по-китайски.
— Короче, всякая всячина, — засмеялся я.
Дверь была занавешена цветной тканью, так что мы отодвинули ее и вошли.
Внутри магазин оказался несколько больше, чем снаружи, но выглядел совершенно так же, как все сувенирные лавки на этой улице, и на соседней, и во всем квартале. Безделушки, восточная экзотика для гайдзинов, бесконечные веера, куклы в кимоно и водка "Сакамото Рёма" с парусами на этикетке.