Пушкин называл смерть Грибоедова прекрасной. Он писал: «Не знаю ничего завиднее последних годов его бурной жизни. Самая смерть его среди смелого неравного боя не имела для Грибоедова ничего ужасного, ничего томительного: она была мгновенна и прекрасна». Пушкин прав только в том, что самый миг смерти для Грибоедова не был ужасен, потому что это был — миг. Но то, что смерть оборвала эту молодую жизнь, унесла человека, которому, если и не суждено было дать что-нибудь еще родной литературе, то в истории русской культуры он бы оставил глубокий след, — представляется ужасающей несправедливостью и жестокостью. Особенно тогда, когда этот одинокий человек, не понимаемый и не любимый, как он того заслуживал, своими близкими, нашел наконец свое подлинное счастье в своем «гареме»: «Вечером уединяюсь в свой "гарем", — писал он В. С. Миклашевич 3 декабря 1828 года, — там у меня и сестра, и жена, и дочь, все в одном милом личике». Своей поздней избраннице отдал он, несмотря на бурную жизнь, огромный неистраченный запас страсти, нежности и заботы...
«Горе от ума», при всем неувядаемом художественном блеске своем, для нас — далекое прошлое, в нашу современную психологическую жизнь оно действенно не входит; другие пьесы Грибоедова художественного значения не имеют. Устарел и язык грибоедовских писем гораздо больше, чем язык пушкинской прозы. Недаром было в Грибоедове тяготение не к новаторам и обновителям языка, «арзамассцам», а к «Беседе любителей русского слова», к А. С. Шишкову, А. А. Шаховскому.
И независимо от устарения славной комедии, устарения формы речи самого Грибоедова, в нем чувствуется, по тем же старомодно написанным письмам, наш современник. Он не «посетил сей мир в его минуты роковые», он не совершил всего русского опыта, предшествовавшего этим роковым минутам, но чувствуется, что этой натуре не был бы чужд темп нашей безумной эпохи, что все опрокинутые понятия ее были бы ему по плечу, что тонкий и зоркий ум видел бы и читал в страшной книге современности яснее нас, «детей страшных лет России». Жуковского, Карамзина нельзя перенести в наши дни. Грибоедова — можно.
В свойствах этого загадочного человека, в особенностях его ума и сердца — второй залог его бессмертия. Первый, неоспоримый — «Горе от ума».
А. Никольский
Александр Сергеевич Грибоедов
Бывают писатели, вся творческая деятельность которых исчерпывается созданием одного великого произведения. Таковы были в западно-европейской литературе Данте и Сервантес, а у нас Грибоедов. Ни до «Горя от ума», ни после он не создал ничего подобного в художественно-литературном отношении. «Его комедия, — пишет Гончаров, — появилась раньше Онегина, Печорина, пережила их, прошла невредимо чрез гоголевский период и до сих пор живет нетленной жизнью, переживет и еще много эпох и все не утратит своей жизненности». Это происходит оттого, что Грибоедов, осмеивая в «Горе от ума» современное ему московское общество, осмеял и общечеловеческие пороки — ложь, безделье, взяточничество и т. п. Все выведенные лица типичны, живы и отнюдь не карикатурны. «Карикатуры, — как писал Грибоедов Катенину, — ненавижу, в моей картине ни одной не найдешь». «Это — картина нравов, галерея живых типов, — говорит Гончаров, — и вечно острая, жгучая сатира, а вместе с тем комедия, больше всего комедия. Соль эпиграмм, сатира, этот разговорный смех, — по справедливому замечанию того же Гончарова, — никогда не умрут». Имена действующих лиц этой комедии стали нарицательными, большинство фраз их сделалось обиходными в разговорной речи, настолько они характерны, метки, лаконичны и выражены прекрасным русским языком.
В данном случае Грибоедова можно сравнить с современным ему нашим столь же великим баснописцем дедушкой Крыловым, который, по метким словам поэта, «баснями себя прославил, сметая с нас пороков пыль», и его слава — «басни» — наша быль.
Так и наш великий драматург Грибоедов стяжал себе бессмертную славу на литературном поприще одною своею вечно живою комедиею «Горе от ума», в коей, воспроизводя нашу неприкрашенную русскую быль, ставил благородною целью своего труда смести с нас не только «пороков пыль», но и вообще очистить от нравственной грязи русское общество того времени.
Посему неудивительно, что эта комедия, несмотря на все препятствия, которые ставили на ее пути к распространению строгая цензура того времени и считавшие себя задетыми ею разные влиятельные лица, стала тотчас же, по ее окончательной (третьей) обработке автором (в 1824 году), распространяться в десятках тысячах рукописных экземпляров во всей России, а после разрешения к печати (в 1833 году) — в сотнях тысячах, и, кажется, до настоящего времени во всем необъятном нашем отечестве не осталось ни одного медвежьего уголка, где бы ее не читали и не ставили на сцену общественную или домашнюю. Некоторые критики (Аполлон Григорьев) считали Чацкого единственным героическим лицом нашей литературы; другие называли его гением, в лице коего пророчески представлена печальная судьба наших великих поэтов — Пушкина, Лермонтова и других, загнанных обществом в безысходную драму (Меньшиков, «Оскорбленный гений»). По словам Скабичевского, комедия «Горе от ума» «имеет глубокое общественное значение для всех стран и времен, так как трагедия первого пионера в лице Чацкого вековечна. С первой и до последней страницы в ней развертывается роковая и страшная борьба двух стихий: грядущая и только что расцветающая Европа борется здесь с отживающей Азией; свет с тьмой; правда с ложью; неподкупная честность с низостью; свобода и независимость с раболепством и прислужничеством».