Трудно более выпукло подчеркнуть внутреннюю связь двух художественных образов. В творчестве Достоевского образ Версилова еще требует своего внимательного изучения. При этом изучении нельзя будет пройти мимо Чацкого, некоторыми своими чертами, несомненно, вдохновившего Достоевского. В программной черновой записи к «Подростку» Достоевским написано: «Чацкий», и с этим прямым подтверждением выдвигаемой нами связи нельзя не считаться.
1930-1934
Иван Тхоржевский
Грибоедов (1795-1829)
Грибоедов в широкой раме смелой комедии развернул то, что Крылов прятал в небольшом ларчике басни.
В литературе XVIII века у нас уже были крохи, задатки реализма, всего ярче у Фонвизина и у Державина. В XIX веке реалистами были до Грибоедова — Крылов, Денис Давыдов, но «Горе от ума» — первая крупная, взрослая вещь в русской литературе.
Лев Толстой во всей нашей старой допушкинской литературе так и видел только одного «настоящего» писателя — Грибоедова.
С Крыловым Грибоедова сближает острый и меткий язык, гибкий, врезающийся в память стих. Оба одушевлены одним порывом — национальным, оба достигают портретного сходства с Россией. Грибоедовская Москва так же никогда не умрет в нашей памяти, как не умрут крыловские звери. Но какая разница в размахе, в темпераменте и в судьбе! «Лед — и пламень»! Поздняя, медлительно-лукавая осторожность у Крылова; раннее, огненное дерзание у Грибоедова.
Пушкин, прочтя «Горе от ума» (в списке, привезенном ему в деревню Пущиным), пришел в восторг от грибоедовской картинности в изображении старой Москвы. «О стихах я уже не говорю — половина должна войти в пословицы». Так и случилось.
Сам Грибоедов всегда казался Пушкину «необыкновенно привлекательным» человеком, большой воли и замечательного ума. Как личность, как натура, Грибоедов был гениален: «Наполеон, Декарт» — вот имена, которые называет Пушкин, подыскивая «калибр», близкий к грибоедовскому. «Как жаль, что Грибоедов не оставил своих записок!» Именно по поводу отсутствия достойной биографии Грибоедова (даже год рождения его точно не установлен!) у Пушкина сорвались полные горечи знаменитые слова: «Мы ленивы и нелюбопытны». Этот грех следует искупить. Жизнь Грибоедова замечательна.
Готовиться к ученой степени, пройти три факультета, — и все бросить, пойти ополченцем против Наполеона. В двадцать два года начать «Горе от ума», то есть начать взрослую русскую литературу. В тридцать два оказать родине большие дипломатические услуги в делах с Персией, отправиться затем в ту же Персию почти на верную гибель во имя долга и пасть в Тегеране убитым 36 лет от роду, в звании русского посланника, с саблей в руках... А перед гибелью успеть завязать и пережить один из самых красивых романов, какие только знает земля. Не биография, а «Поэма Огня»...
Грибоедов принадлежал к русской знати. Он был в родстве с Одоевским, Паскевичем, Нарышкиными, Разумовским; в жилах его текла, кроме русской, далекая струя польской крови, может быть, оттуда шла стремительная горячность, роднящая Грибоедова с его Чацким (чуть польское имя).
Но Россия преобладала не только в крови, она заполнила Душу Грибоедова своей могучей стихией.
Европеец по образованию, он всю жизнь стремился
«Как с детских лет привыкли верить мы, что нам без немцев спасенья». А немцы тупо-прямолинейны... («Как будто есть у немца две дороги!» — иронически восклицает Чацкий в одной из ранних редакций «Горе от ума».) «Французики из Бордо» не лучше: еще несноснее, еще самовлюбленнее!