Выбрать главу

«Ядовит», в сущности, не ум, но его противники, решившиеся приписать ненавистному врагу свои же свойства.

Так же, как и горячее солнце летней поры юга, ум отнюдь не «хитер» и не слащав. Ум — не дешевый рационализм «для парикмахеров и горничных» из какой-нибудь «Литературной газеты» или энциклопедии... От него пахнет солью моря и пряной горечью горных трав и полыни. А это далеко не всем по вкусу, особенно из тех, кто воспитал свой вкус на лакричных конфетках, считая их почему-то «картезианством» и «латинским умом» и пристегивая еще сюда «Аристотеля», препарированного под «томизм»... Все они ищут не истины, но удобной и безопасной социальной педагогики, когда это нужно, проводимой мерами гильотинной резни, чекистских расстрелов и массовых, многомиллионных ссылок и казней «в порядке статистики» и по канцеляриям всевозможных стран. Оно и понятно: самый обыкновенный человек с умом и сердцем — это слишком сложная механика для их прямолинейного рационализма, который не только ничего общего не имеет с умом, но по всем пунктам ему противоречит, особенно когда это ум высшего типа или, в особенности, тот ум, который связан органически с сердцем, с любовью. У тех, кто гонит Чацкого и ненавидит Логос IV Евангелия, все выворочено и перевернуто вверх дном: каменное ледяное безлюбовное сердце диктует свою злую человекоубийственную и всегда глупую волю горячечной голове, охваченной «передовыми» уродливыми идейками, в огромном большинстве случаев социально-политического характера, ибо социальный вопрос и политика так легко заимствуется из дешевых газетин и книжонок, безразлично какого направления, — лишь бы только от читателя не потребовалось собственное серьезное и глубокое размышление за своей свободной ответственностью. Здесь революция и реакция соперничают в пустоте и ничтожестве голов и полярной стуже сердец... Давно уже подлинное христианство подменяется слащаво-общедоступной его подделкой или же схоластическими упражнениями в тоже поддельных «тонкостях» — совершенно как в «диамате», против чего и восстал в свое время Паскаль.

Удивляться ли теперь тому, что придуман «принцип наименьшего усилия» и приложен, главным образом, к философии, относительно которой хотят, чтобы она была мышлением о мире согласно принципу «наименьшей траты психической энергии». Совершенно ясно, что идеальный случай такого эмпирио-критического позитивизма состоит в том, чтобы вовсе не мыслить, не читать и не рассуждать — и запрещать это другим... Вот она и готова — трагедия Чацкого! И притом не только в пустейшем салоне.

Где даже глупости смешной В тебе не встретишь, свет пустой...

Это происходит также в академиях, лабораториях, библиотеках... А уж о кабинетах министров лучше и не говорить. Поэтому и возникает страшный вопрос: да кто же, собственно говоря, убил Столыпина и чьими руками? Ибо ясно, что он всем без исключения досадил умом, честностью, волей... И прежде всего — умом...

То же самое придется сказать о ссылке и смерти такого «рыцаря без страха и упрека» в отношении революции и коммунизма, как «федоровец» Валериан Муравьев, — не говоря уж о массе убитых и замученных ученых и «спецов», не за страх, а за совесть преданных революции и коммунизму. Ясно все: они провинились тем, что умны, знающи и культурны... А это мозолит глаза не одному только Ленину, Дзержинскому, Сталину или Ежову... Все, что угодно, но только не ум.

У истории есть своя тема, которая спасает от «великого абсурда» потенциальной («дурной») бесконечности. Эта тема, которая в некотором отношении совпадает со смыслом, или, если угодно, с «энетелел-ней» истории, символизирует себя, так сказать, в «мессианском замысле» истории. Этот замысел может быть коллективным («нация-мессия», «класс-мессия») или индивидуально-личным, в виде какого-либо героя, гения или святого. Иногда эти три признака личности-мессии совпадают, и тогда возникают подлинные благодетели человечества, или же соблазнители, «прельстители», даже настоящие шарлатаны и мошенники, кровавые изверги, к тому же глупцы (Клеон, Писистрат, Гитлер, Аполлоний Тианский и проч.). При всем их резком различии, даже при всей бездне, часто отделяющей их друг от друга, у них есть то формально общее, что исторические времена и сроки, так сказать, «конвергируют» к ним, сходятся на них, иногда надолго и даже как будто навсегда, во всяком случае для очень значительной части человечества, иногда на сроки совсем краткие. Важно то, что они обладают притягивающими, чарующими силами, которые производят в окружающих людях брожение умов и душ, и притом такого рода, что влекомые и привлекаемые идут за своим (истинным или ложным) кумиром вполне добровольно.