Лицо и Гений. Зарубежная Россия и Грибоедов

2. Александр Андреевич Чацкий совершенно не владеет собою. На совет Фамусова: «С дороги нужен сон. Дай пульс. Ты нездоров», — разражается несдержанной, полубезумной для слушателей, речью. Чацкий признает:

Да, мочи нет: мильон терзаний
Груди от дружеских тисков,
Ногам от шарканья, ушам от восклицаний,
А пуще голове от всяких пустяков...
Душа здесь у меня каким-то горем сжата,
И в многолюдстве я потерян, сам не свой.
Нет! недоволен я Москвой...

Весь кипя гневом, он с жаром ораторствует долгонько против увлечения французоманией и внезапно замечает:

Я, рассердись и жизнь кляня.
Готовил им ответ громовый.
Но все оставили меня...

Его не хотят слушать, отходят от говоруна. Чацкий, не владея собой, и после первого фиаско опять начинает ораторствовать: «... Глядь...» («Оглядывается, все в вальсе кружатся, с величайшим усердием. Старики разбрелись к карточным столам»). В четырнадцатом явлении Чацкий вопит:

Вон из Москвы! сюда я больше не ездок.
Бегу, не оглянусь, пойду искать по свету.
Где оскорбленному есть чувству уголок!
Карету мне, карету!

Но не сказал ли он Софье, сразу по приезде, на ее вопрос и замечание: «Гоненье на Москву. Что значит видеть свет! Где ж лучше?» — «Где нас нет».

Пустейший болтун, бесструнная балалайка — Репетилов, спешно уезжая, приказывает своему слуге: «Поди, сажай меня в карету, вези куда-нибудь». Не уезжает ли сходно Репетилову и Чацкий «куда-нибудь», искать по свету некий уголок своей обиде на Софью и москвичей? Он в сути дела убегает без цели, без дела, без самообладания.

3. Действительно ли Чацкий столь сильно и искренно любит Софью? И тут возникают у меня серьезные сомнения. Возможно ли любящему верно и страстно и беспокойно: «Ах! тот скажи любви конец, кто на три года вдаль уедет», возможно ли не писать любимой письма три года, не дать знать о себе, не поделиться с подругой детства и отрочества своими впечатлениями и переживаниями? Такая психология искренно любящего и хорошо знакомого любимой совершенно непонятна. По приезде в дом Фамусова, видя явную холодность Софьи, Чацкий упорно добивается, кого она любит, и произносит исключительно характерные слова:

Чтоб равнодушнее мне понести утрату,
Как человеку вы, который с вами взрос.
Как другу вашему, как брату.
Мне дайте убедиться в том;
Потом,
От сумасшествия могу я остеречься;
Пущусь подалее — простыть, охолодеть.
Не думать о любви, но буду я уметь
Теряться по свету, забыться и развлечься.

Чацкий, увы, совсем не думает, что он три года уже развлекался, что пора бы подумать о работе, о службе, о занятиях, о литературе. Он вновь желает «развлекаться» и не на тех ли «кислых водах» (курорте), о которых вспоминает Лиза?

Сам же герой замечает о себе и своих путешествиях: «Хотел объехать целый свет, и не объехал сотой доли». Любя столь сильно, а не общаясь письменно за все три года, он непонятнее, чем Софья. Она говорит:

Кто промелькнет, отворит дверь,
Проездом, случаем, изчужа, издалека —
С вопросом я, хоть будь моряк:
Не повстречал ли где в почтовой вас карете?

Софья не влюблена в Чацкого, она увлечена бесцветным Молчалиным, но она все же вспоминала прежнюю дружбу с Чацким, справлялась о нем, и это понятно. Любопытно, что, мучась сомнением, кого любит Софья, хотя она очень ясно выразила свою любовь и словами, и обмороком при падении с лошади Молчалина, Чацкий и не думает бороться за свою любовь, попытаться вернуть к себе расположение и дружбу Софьи. Грубо и глупо он нападает, он насмехается перед Софьей над тем, кого может считать своим соперником.