Но вовсе не это с самого начала заставляло Ами смущаться и краснеть в его присутствии. Она не стеснялась красивых мужчин. Мамору был красивым, Мотоки, владелец игрового центра, тоже. Отец Ами. Почти каждый их мужчина-враг: зло обязано быть привлекательным. Кунцит и Нефрит. Жадеит вовсе так хорош собой, что казалось, был создан кистью художника эпохи Возрождения.
Ами отмечала их красоту, принимала ее, порой любовалась. Но никогда не теряла от нее рассудка.
И только Цоизит действовал на нее так.
— Зой, — она облизала пересохшие губы. — Ты лучше меня помнишь времена Серебряного Тысячелетия. Знал ли ты тогда человека по имени Эбен?
Глупо было об этом спрашивать. Глупо задавать вопрос, на который уже знаешь ответ.
Цоизит выпрямился, и на губах его растянулась до боли знакомая улыбка-клинок.
— Конечно, знал. Это ведь было мое имя.
========== Часть 8 ==========
Ей следовало бы удивиться, но вместо этого в голове у Ами вдруг все разложилось по полочкам.
— Я всегда считала, что Цоизит — твое имя, — пробормотала она смущенно.
— Ну… — Зой откинулся на спину и уставился в потолок. — Это мое родовое имя, если можно так сказать. Его носили мои родители и братья, и могли бы носить мои дети… если бы, конечно, они у меня были…
— Ты любил меня! — Ами не дала ему договорить.
У Ами часто забилось сердце, и щеки снова стали горячими. И мысли путались. Она и сама не понимала: она только что задала вопрос или же бросила ему в лицо обвиняющее утверждение?
Все это было так странно и невероятно. И в то же время совершенно правильно. Такое простое объяснение увязывало все ниточки в происходящем: почему он приехал, зачем защищает ее, для чего беззлобно подшучивает и неловко флиртует. Он просто любил ее. Возможно ли, что он знает ее лучше, чем все прочие знакомые мужчины?
Ами зацепилась взглядом за оранжевый блик на тонкой золотой полоске кольца, и ей вдруг стало так гадко, как будто она была предательницей.
Цоизит молчал. Он по-прежнему не отрывал взгляда от потолка, пока раздумывал над ответом. Падавший на его лицо солнечный свет резко оттенил острые черты лица, и легко можно было заметить, как играют под тонкой загорелой кожей желваки.
— Любил — не совсем верный выбор слова, — слова в тишине гостиничного номера звучали тяжело и горько. — Я люблю тебя — вот так будет правильнее.
И тут он неожиданно дерзко ухмыльнулся, прежде чем повернуться и выпустить следующую фразу-стрелу:
— Я люблю тебя, Ами Мицуно. Как тебе это?
Ами склонила голову к плечу, не в силах подобрать слов для ответа.
Как ей это? Она и сама не знала. С одной стороны, рассудительная ее часть кричала о том, что все это глупости. Он не ее любит, а какую-то древнюю, тысячу лет назад погибшую принцессу, которая, судя по обрывочным воспоминаниям, имела с Ами мало общего.
С другой… что-то сладко тянуло в груди, когда она понимала, что имеет полное право поправить ему волосы или прикоснуться к татуировкам. Он любит ее. А она — чего скрывать? — пусть пока и не может с уверенностью ответить ему тем же, определенно готова много обменять на возможность остаться в этой комнате. С ним и теплым закатным солнцем.
Но как облечь все это в слова, как выразить ту неуверенность и смятение, что мешают открыть рот?
Ами принялась ковырять ногтем мелкую щербинку в камне кольца, проводила кончиком пальца по тонкой, как волосок, трещинке. Холод острого, сколотого камня успокаивал ее.
А Цоизит тем временем продолжал пристально наблюдать, и ухмылка на его лице с каждой секундой все больше таяла и превращалась в болезненную гримасу.
— Я не знаю, — вздохнув, покачала головой Ами, когда догадалась, что молчание заставляет его страдать. — Чего ты от меня ждешь? Я даже не помню, как мы познакомились. Я вообще до твоих слов не знала, что была знакома с тобой во время Серебряного Тысячеления!
Цоизит мечтательно прикрыл глаза. Наверное, он вернулся в те далекие, чудесные времена, когда ему не приходилось сомневаться в любви своей избранницы и в собственной преданности лучшему другу.
— Ты была очень любопытной. Пробиралась на Землю, чтоб узнать о ней больше – говорила, что мечтаешь написать самый полный трактат по ее истории и культуре. Маскировалась, прикидываясь служанками, прачками и торговками на рынках, и целый день проживала в шкуре простых земных девчонок. Но однажды кто-то заподозрил в тебе шпионку и нашептал моим солдатам. Тебя схватили, бросили в темницу и сообщили об этом мне, как хозяину земель, на которых тебя поймали. А я… — Цоизит хмыкнул и потер ладонью щеку. — Я был так занят, что совсем об этом забыл. Тебе пришлось провести в темнице три дня, пока мне не напомнили.
— И что дальше? — нетерпеливо выпалила Ами.
Эта история была как будто началом диковинной, незнакомой сказки, и Ами никак не могла соотнести с собой эту отчаянную девушку, жаждущую получить знания любой ценой. От любопытства она подалась вперед, вцепившись пальцами в простыню и почти нависнув над Цоизитом.
— Когда я все-таки спустился, ты была занята тем, что чертила пальцем в пыли схемы взлома замка. Их вокруг тебя было уже около пятнадцати. И, самое интересное, все они оказались рабочими! Я лично проверял. Ты была первой и единственной, кто заставил меня ненадолго потерять дар речи, потому что ты сидела там, бледная, исхудавшая и грязная, но вела себя как настоящая хозяйка замка. И была так убедительна, что я робел перед тобой! — Цоизит рассмеялся, и неосознанно, трепетно-нежно, коснулся пальцем кончика ее носа, как, должно быть, частенько делал в прошлой жизни. — Ты предложила мне пари: мы играем в «котов и кроликов» и, если ты выигрываешь, то я отпускаю тебя и даже не спрашиваю, кто ты и откуда.
Ами задумалась. Где-то на краю сознания у нее хранились сведения об этой игре, в которой она, кажется, была невероятно хороша когда-то.
— Это похоже на шашки, да? — Ами наморщила нос. — С одной стороны поля — кролики, с другой — коты, и задача игрока — занять своими фигурками все клетки противника за наименьшее время.
Цоизит кивнул.
— Я помню, как намучилась, пока учила играть в нее Серенити! — рассмеялась Ами. — Она никак не хотела смириться с тем, что фигурки противника надо убирать с поля. И что, я выиграла?
В уголках глаз Цоизита появились тонкие, как весенняя паутинка, морщинки.
— Само собой! — ехидно протянул он. — Но только лишь потому, что смухлевала. Я обвинил тебя в этом, а ты лишь пожала плечами и сказала, что в условиях про честную игру ничего не говорилось. Я был вынужден тебя отпустить.
— Вынужден? — выгнула одну бровь Ами.
— Я уже тогда хотел узнать тебя лучше — ты меня заинтриговала. После мне все-таки удалось узнать, кто ты. Я потратил на это достаточно времени, но, хвала Хроносу, во всем Альянсе не так много хрупких девчонок с короткими синими волосами и талантом дьявольски жульничать в настольных играх. Я случайно столкнулся с тобой один раз, потом второй… а потом понял, что все эти столкновения происходили случайно только для меня.
— Я тоже в тебя влюбилась…
— Вот уж не знаю, за что, — печально усмехнулся Цоизит.
Вкрадчивая тишина заполнила комнату и паутиной растянулась в углах. Неестественно яркий оранжевый закат, сочный, как сицилийские красные апельсины, путался в тяжелых портьерах и робко, тонкими полосами касался кожи раскинувшегося на кровати Цоизита.
Он был совершенно невыносимым мальчишкой: порой назойливым, часто раздражающим и всегда слишком громким. Он носил кричащую одежду и мог питаться одними сладостями. Он заставлял Ами возиться с ним и потакать его капризам.
Он был красивым юношей: гибким и тонким, как легконогий Кипарис из древних легенд, с точеной линией челюсти, которую так и хотелось прочертить пальцем, и янтарными искорками в ярко-зеленых глазах. Ами могла любоваться им целый день, как произведением искусства, и это не наскучило бы.
Он был храбрым мужчиной, настоящим героем: быстрым, отчаянным, умным. И, что самое поразительное — в пылу битвы он думал не о себе и даже не о ней. Нет! Он думал о тех людях, которые случайно оказались под ударом и могли бы пострадать. Он был больше похож на Сейлор Мун, чем, возможно, хотел бы думать.