Пройдя полдороги, я остановился. Оглянувшись, увидел, что рыженькая обиженно надула губки и исподлобья смотрит в нашу сторону, Я призывно махнул ей рукой. Она привстала, не понимая, что мне нужно.
— Ну, давай же, малышка! Иди сюда! Втроем веселее будет!
Через секунду рыжая, расплывшись в довольной улыбке и прижимаясь ко мне, зашагала рядом. А за спиной раздался чей-то хриплый бас:
— Попал мужик! Они его живым оттуда не выпустят!
И это пророчество чуть не оказалось правдой…
Не успели мы войти в предбанник сауны и прикрыть дверь, как девицы набросились на меня, как Полкан на фуфайку, и, повалив на деревянный помост, вовсю принялись мутузить. Откуда-то взявшийся презерватив проворные руки рыжей вмиг водрузили на положенное место. Через несколько секунд это самое место чуть ли не целиком оказалось у нее во рту. А Ася, встав на колени и склонившись над моим распростертым телом, начала неистово, как кот сметану, лизать мою грудь.
Я, конечно, все представлял не так. Рассчитывал сначала порезвиться с одной, а потом, восстановив силы в парилке, заняться другой. Но прыткие девицы поломали мои планы. Не успел я толком войти в Асю, как меня тут же оторвали от нее цепкие руки рыжей. И через секунду мое мужское достоинство — уже в другом презервативе — оказалось у нее между ног. Затем тем же порядком я переместился снова на Асю, которая так присосалась к моим губам, что заглотнула их. Потом опять была рыжеволосая, потом — опять Ася…
Это был, говоря языком Потоцкого, интенсивнейший разврат. Не знаю, сколько времени мы провели на полу. Мне не давали роздыху, каждый раз доводя почти до кульминации и не позволяя получить разрядку. Мы кубарем катались по помосту, извивались, как змеи, наши тела переплетались самым непостижимым образом. Я опомнился лишь тогда, когда мне милостиво дали возможность кончить. Я даже не понял, в какой же из девушек в этот миг находилось мое хозяйство…
Затем, немного попарившись, мы наскоро ополоснулись в бассейне и поспешили к пьяной компании.
— О, кажись, все в порядке! — узрев нас, воскликнул косой Василий. И указывая пальцем пониже моего живота, прибавил: — Теперь он, как все.
Мы упали, как подкошенные, на ковер, стали пить и набивать рты закусками. Неистовый разврат пробудил в нас зверский аппетит. Потоцкий, с ухмылкой поглядывая на то, как мы поглощаем жратву, вдруг щелкнул пальцами, и через пару мгновений обормот-пес влетел в зал, держа в руке поднос с горкой дымящихся шашлыков. Мы накинулись на них, будто изголодавшиеся волки.
— Кушай, Ванюха! Гуляй, японский бог! — заорал пьяный Потоцкий и, приподнявшись, одним глотком осушил стакан.
Пир пошел горой. Водка лилась рекой, закуски таяли, словно мартовский снег. Вскоре опустел и поднос, на котором лежало перед этим добрых полторы дюжины шашлыков. Пьяные мужики хватали девок за что попало, те ржали кобылицами, выставляя на показ свои прелести.
Через какое-то время, раскинувшись на ковре, захрапел Анатолий — хозяин сети супермаркетов. За ним отключились две девицы, потом — Юрась — делец, прибравший к рукам один небольшой, но довольно прибыльный заводец.
Продолжали пировать только четверо: Василий, рыжая, Ася и я. Но этот состав тоже продержался недолго. Минут через десять из него выпал Потоцкий, еще через пять — Ася. Рыжая оказалась крепким орешком, но до краев наполненный коньяком стакан, который я подбил ее выпить, сделал свое дело. Рыжая несколько раз икнула, что-то невнятно пробормотала и вырубилась. Теперь пора было и мне выпасть в осадок. И я от души старался… Но острые впечатления, обильные закуски и закалка старого журналиста мешали мне захмелеть как следует.
Покуривая, я оглядел косым оком спящую компанию. Хороши! Дрыхнут, валяясь между пустых бутылок и объедков. Сливки нового украинского общества, не просыхающие от пьянок. Разжиревшие нувориши и дорогие, знающие себе цену проститутки!
Поодаль от меня, у самой кромки бассейна, поджав длинные, соблазнительные ноги, безмятежно спала белокурая девушка, на прелести которой я раньше не обратил внимания. А теперь они манили меня, влекли, как медовый пряник сладкоежку. Я подполз к девице и начал целовать ее шелковую грудь и гладить бархатные бедра. Когда я влез на нее, она только тихо застонала, но так и не пробудилась.
Впереди была долгая ночь. Я глушил водку и коньяк, временами отключался. Потом приходил в себя, ополаскивался в остывшем бассейне и занимался очередной девушкой.
Перед рассветом я провалился в сон, как отработавший две смены углекоп.
Восемь часов утра. Куда? На работу или отсыпаться в свое гнездышко? Или к Ларисе? Да, лучше к Ларисе. А на работу — потом, после обеда. Если что, скажу, провел полдня в управлении статистики.
Еду к Ларисе.
— Милая, я — будто выжатый лимон! Всю ночь пил с друзьями.
Она смотрит, осуждающе качает пепельной головой:
— Ну и рожа у тебя! Ты весь опухший.
— Цыц, подлая! — стону я. — Налей лучше несколько капель.
— Тебе что, ночи было мало? — ворчит Лариса.
Я трясу головой, прогоняя тошноту.
— Часа в четыре выпил последнюю рюмку. Сейчас нужно стакан водяры и хорошенько поспать.
Лариса одевается и уходит в магазин — спиртного в доме нет, закончилось. А я позабыл купить.
Сижу у окна на кухне, чищу копченую рыбу, затем режу ее на кусочки. Управившись с нехитрой сервировкой стола, тащусь в ванную бриться.
Вот и Лариса. Ставит на стол две бутылки — с водкой и минералкой.
— Пей, золотой, коли охота!
— Балуешь ты меня, распаиваешь! — поддразниваю я Ларису, помогая ей снять пальто, — Так ведь и до алкоголизма довести можешь.
— До алкоголизма? Тебя? — смеясь, она присаживается за стол. — По-моему, ты давным-давно алкаш. Я бы даже сказала, обер-алкаш!
— Это я-то? — делаю обиженное лицо.
— Ну, а кто? Я не припомню ни одного случая, чтобы от тебя не разило спиртным, — в голосе Ларисы больше беспокойства, чем укора.
Налив полчашки водки, залпом выпиваю. Ух! А что, пошла ничего, даже не ожидал. Сейчас полегчает: мир насытится красками, в душе запоют соловьи, захочется жить и любить.
— Лариса, прости старого пьяницу!
Она запихивает мне в рот ложку с печеночным паштетом.
— Закусывай хотя бы, чудо краснорожее! — и вздыхает:- Мужики все одинаковые: то пьяницы, то бабники.
— Я это дело совмещаю.
— Что ты там лепечешь? — не расслышала Лариса.
— Совмещаю, говорю! Пьянку и женщин, — мямлю, пытаясь проглотить паштет.
Она окидывает меня ледяным взглядом. Мне кажется, что меня голого посыпают снегом. Но постепенно ее взгляд теплеет.
Наливаю себе еще полчашки и, выпив, командую:
— Сейчас вымой полы. А я выбью на улице ковровые дорожки и паласы. Нужно освежить квартиру.
— Ты что же, не собираешься поспать? — Лариса удивленно вскидывает перышки бровей.
— Чувствую себя бодрым и молодым! Немного поработаю, а потом уже посплю, — поднимаюсь, иду в прихожую и начинаю скатывать ковровую дорожку.
Работа длится минут сорок. Все! Чисто, убрано, свежо! Завалившись на диван и потягиваясь, зову Ларису:
— Котенок, иди сюда!
Она стоит в нерешительности у двери гостиной, переминается с ноги на ногу.
— А как же твой отдых? Тебе необходимо…
Я нетерпеливо протягиваю к ней руки:
— К черту отдых! Иди же ко мне!
— Ты, правда, любишь меня? — она подходит к дивану.
— А на фиг бы я приходил к тебе? — хватаю ее за руку и привлекаю к себе. — Мы уже два года вместе, неужели ты за это время не поняла, что я влюблен в тебя, как мальчишка?
Лариса не спеша снимает халат и ложится рядом. Ее плечи и грудь — символ совершенства. Меня охватывает желание.
— Нужно задернуть шторы! — спохватывается она.
— Ни за что!
Я глажу худенькое личико Ларисы, тонкую паутинку морщин, залегших у глаз, чуть розовые скулы. Потом целую каждый пальчик на ее прекрасных руках. Вскоре она начинает торопливо отвечать на мои ласки.
Проходит час, и Лариса, уставшая от страсти, засыпает на моей груди. Мне хочется ее еще, но я не решаюсь будить — пусть поспит в крепких объятиях мужчины, как должна спать любимая и любящая женщина. Я только, чуть касаясь кончиками пальцев, глажу ее бедра и живот. И в смутном облике дыхания Ларисы вижу склонившееся над нами лицо блаженства и счастья. Девочка, ну почему ты спишь?