Аарон покачал головой и сказал:
— Должно быть, она чем-то расстроена.
Потом обнял меня за плечи. Я поцеловала его, по-прежнему думая о подруге. И почувствовала лишь вкус чипсов.
Кино закончилось и потянулись титры.
— Ты с ней не разговаривала? — спросил Аарон.
— А? — Я не поняла, о чем он.
— Ты не разговаривала с Адрианой? О том, что она худеет?
— Ты же ее знаешь, — вздохнула я, оттолкнув его руку. — Она не хочет об этом говорить. Как и об остальных личных проблемах.
— Я думал, вы ближайшие подруги.
— Это так, — сказала я. — Но о себе Адриана говорить не желает. Не хочет меня расстраивать. Утверждает, что все будет нормально.
Аарон снова потянулся было за чипсами, но раздумал. Его красивое лицо стало серьезным. Он пристально посмотрел на меня и сказал:
— Все действительно будет нормально.
Я кивнула. Об этом твердили все мои друзья.
Мы снова поцеловались. Его губы оставались солеными, но я не оттолкнула его. Мне хотелось целоваться вечно.
А тут раздался смешок и голос Джейка:
— Я всем расскажу!
Аарон снова кинулся ловить его.
Я слышала, как они помчались по коридору, громко топая и хохоча.
Я закрыла глаза и задумалась об Адриане.
Джастина и Аарон ведут себя, как обычно. Почему же она терзается гораздо сильнее их? Почему та ночь тронула Адриану больше всех?
Конечно, у меня не было ответов на эти вопросы. Я по-прежнему ничего не помнила. Но хотела во что бы то ни стало докопаться до истины. Как же много мне нужно узнать, как много! И сколько неожиданностей меня ожидает?
А на следующий день брат Адрианы чуть было меня не прикончил.
Глава 3
Иван Петракис, старший брат Адрианы, был похож на свою сестру, поэтому тоже нравился мне. В третьем классе я тайно втюрилась в него и, кажется, не забыла об этом до сих пор.
Они оба были высокими, с черными волнистыми волосами, карими глазами и густыми темными бровями. На всех фотографиях класса стояли рядом.
С этого года Иван решил слегка изменить облик. Проколол ухо и стал носить вместо сережки серебристую пуговицу. А еще отрастил бакенбарды, переходившие в бородку и сводившие с ума его родителей.
Он носил черную тенниску и черные штаны, отчего казался хулиганом и совсем не похожим на остальных ребят из нашей школы.
Вскоре стали поговаривать, что Иван пошел не по той дорожке. Начал выпивать и связался с каким-то отребьем из Уэйнсбриджа. Но я по-прежнему относилась к нему с симпатией.
Встретив его на Дивизионной улице, я даже обрадовалась.
— Эй, Иван! — крикнула я, спеша к нему через стоянку. — Как дела?
Он от неожиданности взмахнул руками и чуть было не опрокинулся назад.
— А, Марта. Что там у тебя в сумках? Жратвы не найдется? Хотя бы «Сникерсов»? Или «Милки уэя»? Я сегодня не обедал.
— Да у меня тут только рисовальные принадлежности, — ответила я, показывая ему две хозяйственные сумки, которые сжимала в руках.
— Все придуриваешься, — фыркнул Иван.
— И ничего я не придуриваюсь! — воскликнула я. — Ты же знаешь, что я всерьез занимаюсь живописью.
Но это лишь развеселило его. Он захохотал, как и обычно, так, что плечи заходили вверх и вниз.
— Так над чем же ты придуриваешься сейчас, Марта?
— Заткнись! — крикнула я.
Иван снова рассмеялся. Потом потер свою бородку и сказал:
— Хочешь, подброшу до дома?
— Ага, конечно. — Я приблизилась вслед за ним к его красной машине. У него была какая-то странная походка, словно у большой птицы.
Увидев, что один из подфарников разбит, я спросила:
— Что случилось? Ты попал в аварию?
— Не знаю, — пожал плечами Иван и проскользнул на водительское место.
Я бросила свои сумки на заднее сиденье и уселась рядом с ним. В машине пахло сигаретным дымом, а на полу валялись фантики от конфет.
Я решила, что у меня появилась возможность поговорить об Адриане. Может быть, ее брат знает, как ей помочь.
Он вывел машину со стоянки, свернул на Дивизионную улицу и спросил:
— Тебе не хотелось бы сбежать?
— В каком смысле? — спросила я удивленно.
— Ну, умчаться куда глаза глядят, — ответил Иван, глянув на меня из-под своих густых бровей. — И никогда не вернуться. Просто ехать по прямой, и все.
— Ты шутишь, правда? — Я нервно рассмеялась.
Но его лицо оставалось серьезным.
— Ты ведь на самом деле не хочешь никуда убегать? — спросила я, почувствовав, как замирает сердце.