Две птицы скитаются в зарослях белых,
Высокие горла в снегу выгибая.
Две птицы молчащих. Наверное, беглых!
Я — черная птица, и ты — голубая.
Качаются лампочки сторожевые,
Качаются дворники, снег выгребая.
Молчащие, беглые, полуживые,
Я — черная птица, и ты — голубая.
Снега, снегопады, великие снеги!
По самые горла в снегу утопая,
Бежали и бродят — ах, в кои-то веки -
Та, черная птица, и та, голубая.
1963
ОБЕЗЬЯНА
Перелетала обезьяна
с одной вершины на другую,
растягиваясь, как резина,
и на лету жуя листок.
Волной над бездной океана
вздыхая грустно и ликуя,
она по воздуху скользила -
и мерой мира был поток!
Не пядь! не дюйм! а сила тяги
с одной вершины на другую,
переливанье воли в тело,
чутья — в неимоверный взмах!
…Когда бы к цифре на бумаге
она свела свою кривую,
душа бы в ней похолодела -
и мерой мира стал бы знак!
1984
«Я с гениями водку не пила…»
Я с гениями водку не пила
И близко их к себе не подпускала.
Я молодым поэтом не была,
Слух не лелеяла и взоры не ласкала.
На цыпочках не стоя ни пред кем,
Я не светилась, не дышала мглою
И свежестью не веяла совсем
На тех, кто промышляет похвалою.
И более того! Угрюмый взгляд
На многие пленительные вещи
Выталкивал меня из всех плеяд,
Из ряда — вон, чтоб не сказать похлеще.
И никакие в мире кружева
Не в силах были напустить тумана
И мглой мои окутать жернова
И замыслы бурлящего вулкана.
Так Бог помог мне в свиту не попасть
Ни к одному из патриархов Музы,
Не козырять его любовью всласть,
Не заключать хвалебные союзы,
Не стать добычей тьмы и пустоты
В засиженном поклонниками зале…
Живи на то, что скажешь только ты,
А не на то, что о тебе сказали!
1979
АНТИЧНАЯ КАРТИНА
Славно жить в Гиперборее,
Где родился Аполлон,
Там в лесу гуляют феи,
Дует ветер аквилон.
Спит на шее у коровы
Колокольчик тишины,
Нити мыслей так суровы,
Так незримы, так нежны.
Толстоногую пастушку
Уложил в траву Сатир.
Как ребенок погремушку,
Он за грудь ее схватил.
А в груди гремит осколок
Темно-красного стекла.
А вблизи дымит поселок,
Ест теленка из котла.
Земляничная рассада
У Сатира в бороде,
И в глазах не видно взгляда,
Он — никто, и он — нигде.
Он извилистой рукою
Раздвигает юбок стружки,
Пустотою плутовскою
Развлекая плоть пастушки.
А она пылает чудно
Телом, выполненным складно.
Все творится обоюдно, -
То им жарко, то прохладно.
А корова золотая
Разрывает паутину,
Колокольчиком болтая,
Чтоб озвучить всю картину.
1973
«Я — хуже, чем ты говоришь…»
Я — хуже, чем ты говоришь.
Но есть молчаливая тайна:
Ты пламенем синим горишь,
Когда меня видишь случайно.
Ты в синем-пресинем огне
Живучей влюбленности пылкой
Ворочаешь с горькой ухмылкой
Плохие слова обо мне.
Я — хуже, чем ты говоришь.
Но есть молчаливая тайна:
Ты пламенем синим горишь,
Когда меня видишь случайно.
И этот костер голубой
Не я ли тебе подарила,
Чтоб свет не померк над тобой,
Когда я тебя разлюбила?
Я — хуже, чем ты говоришь.
Но есть молчаливая тайна:
Ты пламенем синим горишь,
Когда меня видишь случайно.
Но жгучую эту лазурь
Не я ль разводить мастерица,
Чтоб синие искры в глазу
Цвели на лице твоем, рыцарь?
Я — хуже, чем ты говоришь.
Но есть молчаливая тайна:
Ты пламенем синим горишь,
Когда меня видишь случайно.
Так радуйся, радуйся мне!
Не бойся в слезах захлебнуться,
Дай волю душе улыбнуться,
Когда я в дверях и в окне.
Я — хуже, чем ты говоришь.
Но есть молчаливая тайна:
Ты пламенем синим горишь,
Когда меня видишь случайно.
1977
«С какого-то грозного мига…»
С какого-то грозного мига,
С какого-то слезного кома
Влечет меня звездная книга,
Как странника — письма из дома.
И, множество жизней прожив на земле,
Читаю не то, что лежит на столе,
А то, что за облаком скрыто
И в странствиях крепко забыто.
1977
«Есть беспощадное условье…»
Есть беспощадное условье
Для всех небес, для всех лесов:
Лицо — не птичье, не воловье,
А отклик на далекий зов,
Прорыв путями потайными
Сквозь безымянность, забытье,
Возврат дыхания на имя,
На собственное, на свое.
Из безымянности туманной
Нас к жизни вызвал сильный свет.
И отклик, отклик постоянный -
Вот что такое наш портрет!
1978
РОЖДЕНИЕ КРЫЛА
Все тело с ночи лихорадило,
Температура — сорок два.
А наверху летали молнии
И шли впритирку жернова.
Я уменьшалась, как в подсвешнике.
Как дичь, приконченная влет.
И кто-то мой хребет разламывал,
Как дворники ломают лед.
Приехал лекарь в сером ватнике,
Когда порядком рассвело.
Откинул тряпки раскаленные,
И все увидели крыло.
А лекарь тихо вымыл перышки,
Росток покрепче завязал,
Спросил чего-нибудь горячего
И в утешение сказал:
— Как зуб, прорезалось крыло,
Торчит, молочное, из мякоти.
О Господи, довольно плакати!
С крылом не так уж тяжело.
1964
ТЕ ВРЕМЕНА
Ему было семь лет.
И мне — семь лет.
У меня был туберкулез,
А у бедняги нет.
В столовой для истощенных детей
Мне давали обед.
У меня был туберкулез,
А у бедняги нет.
Я выносила в платке носовом
Одну из двух котлет.
У меня был туберкулез,
А у бедняги нет.
Он брал мою жертву в рот,
Делал один глоток
И отмывал в церковном ручье
Мой носовой платок.
Однажды я спросила его,
Когда мы были вдвоем:
— Не лучше ли съесть котлету в шесть,
А не в один прием?
И он ответил: — Конечно, нет!
Если в пять или в шесть,
Во рту остается говяжий дух -
Сильнее хочется есть.
Гвоздями прибила война к моему
Его здоровый скелет.
У меня был туберкулез,
А у бедняги нет.
Мы выжили оба, вгрызаясь в один
Талон на один обед.
И два скелетика втерлись в рай,
Имея один билет!
1965
УТРОМ
Если проснуться — действительность видно сквозь иней,
Сквозь кристаллически синий осадок оконный.
Дождик осенний играет на лире на синей,
Женщина в парке бренчит на гитаре зеленой.
Мысленный взор за пределами зримого мира
Быстро включает метафор передние фары -
Мимо проносится дождика синяя лира,
Женщина в ботах и с гирей зеленой гитары!
Хруст неизвестности слышен и рядом, и выше.
В сердце — прохлада и жуткая тишь снегопада,
Кто-то оркестрам вселенной скомандовал: «Тише!