Революционный марксизм, возникший на развитом Западе во времена так называемого либерального капитализма, "переселился" в эпоху капитализма монополистического на слаборазвитый Восток – в Россию, Китай и т. д. Принципиально это соответствует тогдашнему уровню развития Востока и Запада, состоянию, в котором пребывало социалистическое движение. Путь социалистического движения начался его сосредоточением и упорядочением (II Интернационал), а завершился расщеплением на социал-демократическое (реформистское) и коммунистическое (революционное) крыло, революцией в России, созданием III Интернационала.
В странах, где иные способы проведения индустриализации отсутствовали, коммунистическую революцию вызывали также специфические национальные причины. И без них революция невозможна. В полуфеодальной России революционное движение существовало уже свыше полувека до того, как в конце XIX столетия появились марксисты. Для революционного взрыва необходимы к тому же особые конкретные обстоятельства – международные, экономические, политические. Но повсюду, где революции произошли (Россия, Китай, Югославия), единым было их основное побудительное начало – насущная потребность в промышленных преобразованиях.
Исторической неизбежностью являлось то, что соцдвижение в Европе после Маркса было не только материалистическим и марксистским, но и, исходя из таких основ, в значительной мере развило сознание своей идеологической исключительности. Ведь вражеский табор собрал все силы старого общества: духовенство и ученых, имущих и власть предержащих, а самое важное – мощный силовой аппарат, который европейские державы вследствие постоянных континентальных войн всегда готовили загодя.
Если кто-то не чужд намерения "перевернуть вверх дном" весь мир, то мир этот перво-наперво надо фундаментально – и "безошибочно" – объяснить. Любому новому движению должна быть присуща идеологическая исключительность, тем более если революция – единственный для него способ достичь победы. Ну а коли такое движение добивается успехов, тогда указанное обстоятельство может лишь укрепить его веру в себя и свои идеи. Подобно тому как "головокружительные" парламентские и забастовочные победы придавали сил реформистским течениям в немецкой и другой социал-демократии, рабочим России, которым не стоило даже мечтать об улучшении "хоть на копейку" своей участи без кровавых битв, жизнь могла дать только одну подсказку: беспощадные бои, и только они одни ведут к избавлению от отчаяния и голодной смерти.
Остальные страны Восточной Европы – Польша, Чехословакия, Венгрия, Румыния, Болгария – под это правило не подпадают. Три первые во всяком случае. Они не прошли через революцию, коммунистическая система навязана им силой Советской Армии. Они не нуждались – тем более с применением коммунистической "методики" – в индустриальных преобразованиях, к тому же некоторые из них такие преобразования уже совершили. Революцию им насадили извне и сверху с помощью чужих штыков и силового аппарата, этими штыками поставленного. Коммунистическое движение там было чаще всего слабым, за исключением наиболее развитой Чехословакии, где вплоть до советской интервенции во время войны и февральского переворота 1948 года немногим отличалось от соцдвижений левого и парламентского образца. Внутренне слабый, коммунизм в этих странах и сутью, и обликом должен был соответствовать коммунизму в СССР. СССР навязывал им свою систему, а местные коммунисты с восторгом принимали ее. И чем слабосильнее был каждый из этих "локальных коммунизмов", тем скрупулезнее обязан он был подражать "старшему брату" – гегемонистскому русскому коммунизму.
Относительно же крупный вес коммунизма в таких странах, как Франция и Италия, прошедших через промышленную революцию, объясняется, кроме прочего, трудной ситуацией, в которую они попали, стремясь не отстать от развитых государств и сталкиваясь при этом с социальными неурядицами. Но именно потому, что они прошли через демократизацию и индустриализацию и что коммунистическое движение в них значительно отличается от российского, югославского или китайского, у революции там не было и нет никаких реальных шансов на успех. И само руководство этих компартий, живя и борясь в условиях политической демократии, не было в состоянии избавиться от парламентских "иллюзий", а, размышляя о революции, стоило вопросу о ней возникнуть, всегда больше полагалось на международное движение и помощь СССР, нежели на собственные революционные силы. Избиратели же находили эти партии выразительницами своих чаяний, бед и обид, принимая их по наивности за поборниц еще более широкой и конкретной демократии.
Возникнув как идея при начале процесса становления передовой промышленности, современный коммунизм уходил со сцены либо постепенно угасал там, где процесс этот фактически завершался, а расцветал и в виде реальной практики усиливался там, где его только еще предстояло осуществить.
Упомянутая историческая роль коммунизма в неразвитых странах предопределяла также характер совершавшихся коммунистических революций.
1 Андре Моро. История английской политики. Загреб. 1940. С. 557-558.
ХАРАКТЕР РЕВОЛЮЦИИ
1
Кто хоть немного знаком с историей стран, в которых произошли коммунистические революции, отметит наличие там целого ряда партий, которые также не устраивало существовавшее положение вещей. Наиболее показательна тут Россия, где партия, свершившая революцию, даже не была до той поры единственной революционной организацией.
Однако лишь коммунистические партии не просто по-революционному относились к существующим порядкам, но и являлись непоколебимыми, последовательными носителями идеи индустриального переустройства. Практически это означало радикальное разрушение сложившихся отношений собственности – преграды на пути к указанной цели. В неприятии сложившихся отношений собственности ни одна ни другая партия не шла столь далеко, ни одна не была до такой степени индустриальной, если можно так выразиться.
Между тем не столь ясно, почему эти партии по своей программе должны были быть социалистическими.
В условиях всесторонне отсталой царской России капиталистическая частная собственность не только оказалась неспособной провести быстрые индустриальные преобразования, но и стала им помехой. Ибо существовала она в стране с еще очень заметными остатками феодальных отношений и в мире, где монополии из развитых государств отнюдь не горели желанием легко выпустить из рук такой обширный сырьевой район и такой емкий рынок.
Сообразно своему историческому прошлому царская Россия должна была запоздать с промышленной революцией. Россия – единственная в Европе держава, не ведавшая Реформации и Возрождения, не имевшая средневековых европейских городов. И именно такая – отсталая, полукрепостная, с абсолютистской монархией и бюрократическим централизмом, с бурно растущим в нескольких центрах пролетариатом – она оказалась буквально брошенной в водоворот современного мирового капиталистического хозяйства, в сети финансовых интересов гигантских банковских центров.
Ленин в работе "Империализм, как высшая стадия капитализма" приводит данные о том, что три четверти достояния крупных российских банков контролировал иностранный капитал. Троцкий в "Истории русской революции" подчеркивает, что иностранцы держали в своих руках 40 процентов акций российской промышленности, причем по ведущим отраслям этот процент был еще большим. О Югославии доподлинно известно, что в важнейших отраслях ее хозяйства тоже доминировали иностранцы. Сами по себе данные примеры ничего бы не доказывали, если бы не факт, что иностранный капитал, сохраняя за этими странами исключительную роль источников сырья и дешевой рабочей силы, немалую мощь свою направлял на замедление их развития. Речь практически шла об узаконении их отсталости и даже национальном вырождении.