При коммунистической революции впервые часть ее участников, представители одного – правящего – течения, переживает и революцию, и бывших своих соратников. В прежних революциях именно эти течения неминуемо гибли. Коммунистическая революция – первая, совершаемая "в пользу" революционеров, одной их части. Они и собирающаяся вокруг них бюрократия пожинают плоды революции. Что и дает повод им, как и широким слоям, в течение продолжительного времени сохранять иллюзию уникальности революции, сохранившей верность себе, воплощающей лозунги, начертанные на ее боевых стягах. Разве не те же самые личности или большая часть их, с теми же или немного переиначенными идеями и лозунгами по-прежнему стоят во главе партии, до революции выкованной, и во главе власти, в революции добытой?
4
Иллюзии, которые коммунистическая революция создает по поводу своих истинных целей и возможностей, были бы не сильнее и не живучее рожденных прежними революциями, не открой она особого, нового способа разрешения отношений собственности, другими словами, – не стань ее итогом совершенно новая форма собственности. Все прежние революции также приводили к большим или меньшим сдвигам в отношениях собственности. Но там одна форма частной собственности вытесняла другую. Здесь совершенно по-иному: сдвиг радикален и фундаментален, частную собственность вытесняет нечто доселе невиданное – собственность коллективная.
Еще в самом процессе коммунистической революции уничтожается крупная помещичья и капиталистическая частная собственность, то есть та, где использовался наемный труд. Это сразу создает уверенность, что обещания революционеров о царстве равенства и справедливости не пустые слова. Партия, государственная власть под ее контролем одновременно предпринимают крупные шаги в сторону индустриализации, чем также укрепляют веру людей: час бедняцкого освобождения пробил. Что скрывать, деспотизм и насилие налицо. Но почему бы им не быть явлением временным, длящимся, пока сопротивляются экспроприированные хозяева и "разная контра", пока не закончено еще промышленное переустройство?
Между тем как раз в индустриализации происходят некоторые изменения. Индустриализация в отдельной отсталой стране, да еще без поддержки, а даже наоборот, – при сопротивлении из-за рубежа, требует концентрации всех материальных ресурсов. Национализация капиталистической и крупной помещичьей собственности есть первый этап концентрации имущества в руках новой власти.
Но этим дело не кончается. Да и не может кончиться.
Вновь образованная собственность, которую коммунисты называют обычно общественной, социалистической, а реже – государственной, приходит в неминуемое противоречие с другими формами собственности. При индустриализации, основной груз которой новая собственность должна выносить на себе, конфликт с другими формами собственности обостряется. Силовыми методами нововведение распространяется там, где наемный труд либо вообще не используется, либо не играет определяющей роли – захватывается собственность ремесленников, рабочих, мелких торговцев, крестьян. Безудержная экспроприация мелких хозяев, как правило, ничего общего не имеет с действительной экономической необходимостью, то есть возможностью изменением формы собственности достичь более эффективного производства.
Теперь, когда идет индустриализация, собственность отнимается у тех слоев, которые не были враждебны революции, даже помогали ей. Государство становится формальным владельцем еще и этой собственности, управляет и распоряжается ею. Частная собственность исчезла или уменьшена до такой степени, что роль ее незначительна, полное же ее исчезновение есть для новых правителей лишь вопрос подходящего момента.
В сознании коммунистов и части масс это ассоциируется с полным уничтожением классов, реализацией идеи бесклассового общества. И правда, с завершением индустриализации и коллективизации старых, дореволюционных классов больше нет. В глазах самих коммунистов иллюзия воплощенной великой мечты об обещанном бесклассовом обществе становится полнейшей. И это наперекор очевидному, спонтанному и стихийному негодованию, которое, несмотря на "социализм", ложь и самообман коммунистических утверждений, что речь, мол, идет по-прежнему о "пережитках", о "происках классового врага", прорывается из глубин народа.
Иллюзии рождает каждая революция, каждая война даже. Но ведутся они во имя неосуществимых идеалов, мнящихся борцам в пылу битв столь реальными. Кончаются битвы, и с ними, как правило, испаряются иллюзии, бледнеют идеалы. В коммунистической революции не так. Иллюзии, ею рожденные, очень долго еще живут и в тех, кто за нее боролся, и в массах. Насилие, произвол, открытый грабеж, привилегированность правителей – даже все это не в силах освободить часть народа, не говоря уже о коммунистах, от слепой веры в революционные лозунги. Какой-никакой, "а все-таки социализм"; жестоко и неожиданно, но "все равно продвигаемся к бесклассовому обществу"… Вера и надежда человеческие долго еще живут и после завершения индустриализации.
Средоточие абсолютнейших и возвышеннейших идеалов, действо, прекрасное в своем героизме, воистину титаническое по напряжению, коммунистическая революция сеет и самые проникающие, самые стойкие иллюзии.
Через революцию так или иначе должны были пройти все нации. Не частые, революции тем не менее – неизбежность в жизни наций. Они приводят к деспотизму, но и выводят народы на дорогу, которой до той поры они еще не отваживались идти. Коммунистическая революция не осуществляет, не в состоянии осуществить ни один из идеалов, провозглашенных ею в борьбе. Но она вывела огромные области Европы и Азии на путь современной цивилизации. Этим созданы материальные предпосылки будущего более свободного общества. Если коммунистическая революция и привела к абсолютнейшему деспотизму, то она же создала предпосылки для его устранения. Если XIX век дал современную промышленность Западу, XX век то же сделает с Востоком. Гигантская тень Ленина вот уже целое столетие покрывает огромные пространства Евразии. Так или иначе – с деспотизмом, как в Китае, или с демократией, как в Бирме и Индии, – все отсталые азиатские, и не только азиатские нации неотвратимо движутся к промышленной революции. Русская революция начала этот процесс, что и дает право говорить о ее непреходящем историческом значении.
5
Результатом всего сказанного может быть впечатление, что коммунистическая революция всегда – величайший обман и историческая случайность. В известном смысле это зерно: ни одной революции не требовалось столько особых обстоятельств и ни одна не сулила так много, а выполнила так мало из обещанного.
Демагогия, уклончивость, непоследовательность характерны для коммунистических вождей, а тем более когда им приходится обещать сверхидеальное общество и "отмену всякой эксплуатации".
И все-таки нельзя сказать, что коммунисты просто обманули народ: что-то намеренно, сознательно "наобещали", а потом – не выполнили. Дело тут вот в чем: они не могли выполнить того, во что сами фанатично верили. Они, понятно, не признаются, нет у них сил в этом признаться даже тогда, когда вынуждены действовать практически прямо противоположно обещанному в революции, притом обещанному принципиально. Признаться означало бы, по их мнению, признать и саму революцию излишней. А это, в свою очередь, стало бы признанием и их собственной ненужности. Что невозможно – даже для них, особенно для них.
Конечные результаты некоей общественной коллизии никогда не бывают и не могут быть такими, какими их наперед задумывают ее участники, ибо зависят они от труднопредсказуемого стечения бескрайнего количества обстоятельств, которые мысль человеческая и опыт предвидеть и подчинить себе могут лишь частично. Это тем более относится к революциям, требующим сверхчеловеческих усилий, вершащим в обществе крутые радикальные перемены и с неизбежностью порождающим и обусловливающим абсолютную веру в то, что после победы придет наконец к людям долгожданное счастье, наступит свобода. Французская революция свершилась во имя разума, с верой в конечный приход свободы, равенства и братства. Русская революция совершена "во имя научного мировоззрения", ради создания бесклассового общества. Но ни та ни другая не смогли бы дойти до конца, не имей революционеры, а с ними и часть общества, твердой веры в свои идеальные цели.