— Зашел перекусить, — устраиваясь рядом с Еленой Евгеньевной, сказал он. — Здравствуйте.
— А я всегда здесь обедаю. — Она смаковала последние глотки кофе. — А вот аппетита сегодня нет.
Скаргин ждал, пока растворятся кусочки сахара.
— Хорошо, что я вас встретил, — сказал он. — Есть один вопрос.
Обухова взмахнула длинными, густо накрашенными ресницами:
— Слушаю вас, Владимир Николаевич.
— Ведь вы знаете Арбузову? — спросил Скаргин и добавил: — Еще по Мурманску.
— Ну и что? — Обухова поставила чашку на блюдце.
— Ничего. — Скаргин неторопливо откусил бутерброд.
— Великолепно! — Обухова вытерла губы, бросила испачканную яркой помадой салфетку на стол и натянуто улыбнулась. — До свиданья. С вами приятно поговорить, но я отпросилась с работы — мне пора в косметический салон.
Скаргин кивнул и равнодушно посмотрел вслед Елене Евгеньевне. Потом он придвинул к себе чашку и сделал глоток. Это был отличный крепкий кофе.
Сумерки опускаются незаметно, исподволь: сначала сиреневые тени обволакивают купы деревьев в парках, подъезды домов, окрашивают в фантастически нежные цвета крыши; немного спустя темнеют переулки, в сгустившемся воздухе теряют четкость перспективы улиц, потом, как будто случайно, загорается свет в отдельных окнах, водители включают фары машин, и вот уже становятся видны блуждающие огоньки сигарет в руках мужчин, одна за другой вспыхивают витрины магазинов, начинает переливаться аргонно-неоновое рекламное многоцветье.
Электронные часы на крыше примыкающего к Центральному парку здания показывали ровно семь. Над тротуаром зажглась зеленая табличка «Идите» с изображением движущихся ног. Логвинов собирался уже перейти на другую сторону улицы, но что-то заставило его обернуться. Сзади, в нескольких шагах от себя, он увидел Таню Обухову. Она кивнула ему, подошла ближе.
— Прошу вас, — сказала она, — пойдемте отсюда. Куда-нибудь. В парк. Хорошо? Я так боялась, что вы не получите записки, что… — Не закончив фразы, она замолчала.
Вместе они перешли улицу. У самого входа в парк свернули с главной аллеи в сторону раковины Зеленого театра. Девушка стремительно шла, почти бежала мимо пустой эстрады, освещенной ярким светом прожекторов, мимо длинного ряда автоматов газированной воды. Логвинов взял ее под руку. По жухлой прошлогодней траве они вышли на асфальтированную площадку позади кинотеатра. Она была заставлена скамейками, сложенными здесь до первого весеннего тепла.
Они сели. Таня отвернулась.
— Помните, вы интересовались, как мы живем с мамой, как ладим? — Голос ее слегка дрожал от волнения, а изо рта вырывались клубочки пара. — Вы спрашивали не из любопытства, ведь так?
— Верьте мне, Таня, — искренне сказал Логвинов.
— Мне хочется, чтобы и вы мне верили. В прошлый раз я не могла обсуждать наши отношения с мамой… Вы работаете в милиции, встречаетесь с разными людьми, хорошими и плохими, злыми и добрыми. У вас, наверное, есть опыт. Но где гарантия, что мои слова будут истолкованы правильно? — Таня повернулась к Логвинову, и он увидел в ее темных зрачках свое собственное отражение — лицо, освещенное уличным фонарем. — Вы могли подумать обо мне плохо, очень плохо! Скажите честно, зачем вы задали этот вопрос?
Он чувствовал, что ему надо говорить прямо, не скрывая ничего, чтобы убедить девушку в том, что он не враг, а друг, желающий, а главное, способный понять ее и помочь.
— Я попробую объяснить, — сказал он. — Мне нужно знать о ваших отношениях с матерью не потому, что мы не можем раздобыть сведений о ней из других источников…
— Других источников, — повторила за ним Таня, сжимая пальцами виски.
— Напротив, мы имеем сведения…
— Сведения, — прошептала она за Логвиновым.
— Мы знаем, что…
— Что вы можете знать?! — перебила его Таня. — Как вы можете знать то, что знаю я, ее дочь!
Логвинов промолчал, а Таня, заметно волнуясь, продолжала:
— Я ее дочь и вдруг не могу понять, вдруг между нами словно черная кошка пробежала… Не то, не то я говорю… Я очень люблю маму! Да, люблю, несмотря ни на что! Вы и представить себе не можете, как ей было трудно. Отец умер, когда мне было около двух лет. Я ведь только на фотографии его и видела. Мама осталась одна…
Голос девушки сорвался, и она закрыла лицо руками.
В это время открылись двери кинотеатра, из них хлынул поток зрителей. Закончился сеанс, и на несколько минут площадка заполнилась выходившими из зала людьми. Когда она снова опустела, Таня, заметно успокоившаяся за это время, спросила: