Продавец: Пятьдесят шесть копеек в кассу.
Логвинов: Пользуется спросом?
Продавец: Я бы не сказала. Где вы сейчас крыс встретите?
Логвинов: Раз продают, значит, есть где-то.
Продавец: Разве что на складах каких-нибудь. Берут, конечно, но большей частью организации по безналичному расчету.
Логвинов: Можно вас на минуточку?.. Посмотрите, пожалуйста, вот мое удостоверение… Один вопрос… Узнаёте этого мужчину?
Продавец: Я его не знаю.
Логвинов: Он не покупал у вас акоморин?
Продавец: Нет, я его никогда не видела.
Логвинов: А среди этих фотографий не встретите знакомого лица?
Продавец: Кажется, эта женщина… Да, я видела ее вчера. Она покупала у нас… и, знаете, как раз акоморин…
В демонстрационном зале — фактически это больших размеров комната с плотными шторами на окнах и белым полотном экрана на стене — было темно. Конус света высвечивал пылинки, хаотически двигающиеся в воздухе, и отбрасывал на экран контрастное черно-белое изображение.
В левой части кадра застыло лицо старика Пруса, а правее — спины, руки, затылки людей.
— Если можно, дайте крупнее правую часть, — попросил Скаргин.
Демонстратор увеличил изображение.
— Узнаёте?
— Это же Левин! — вскрикнул Сотниченко. — Он!
Логвинов и сидевший рядом с ним Соловьев молча смотрели на экран.
— Следующий снимок, — попросил Скаргин.
На втором кадре смещенный на несколько сантиметров Прус уходил как бы на второй план, а большую часть экрана заняла голова мужчины. Лицо его, с миндалевидным разрезом глаз, классической формы носом, прямой линией чувственного рта, казалось привлекательным, но несколько слащавым. Взгляд схвачен в тот момент, когда он скользнул от окошка, где была спрятана кинокамера Синельника, к Прусу, складывающему деньги в сумку.
— Вы посмотрите на него! — с чувством сказал Сотниченко. — А теперь на Пруса. Их можно поменять местами, ничего не изменится, и смысл останется прежним. Ну и лица!
— Да, компания! — вздохнул Соловьев.
— Как же Обухова узнала, что Левин попал в кадр? — спросил Логвинов.
— Ни она, ни Левин этого не знали, — сказал Скаргин. — Первоначально они хотели завладеть пленкой из чисто профилактических соображений — на всякий случай. Левин видел, как Синельник снимал выдачу денег, рассказал об этом Обуховой и поделился своими опасениями. Та решила попытаться выкупить кусок пленки. Этим она достигала двух целей сразу: уничтожала возможную улику против бывшего мужа, а заодно воспользовалась кадрами для изготовления фотографии, с которой затем хотела послать незнакомого мужчину к своей дочери.
— Не понимаю я этой комбинации, — заметил Соловьев.
Скаргин прошел через пучок света, падающего на экран, и остановился у зашторенного окна.
— Обухова предполагала худшее, — сказал он. — После планируемого похищения сберкнижки естественно было ожидать следствия. Тут-то и пригодились бы показания дочери о незнакомом мужчине, который интересовался ее дедом. Тебе Елена Евгеньевна говорила о посетителе, но для большей убедительности хотела продублировать свои показания свидетельством дочери.
— Зачем было организовывать это посещение? Она могла попросить дочь подтвердить ее слова, — сказал Соловьев.
— Не могла, — твердо возразил Логвинов. — Таня не пошла бы на это.
— Тогда зачем было посылать именно Левина? — не унимался Соловьев.
— Обухова и не хотела его посылать. Она просила Нину Кузьминичну направить к Тане в обговоренное время своего знакомого. Если надо, заплатить ему.
— Но она не учла, что Левин хотел увидеться с дочерью, — вставил Скаргин. — Возможно, он не думал об это, когда ехал сюда из Мурманска, но здесь ему представилась возможность, и он ею воспользовался.
— А вот Арбузова это учла, — продолжал Логвинов, — переговорила с Левиным и, скорее всего, содрала с Обуховой лишнюю десятку. Левин, несмотря на запрет бывшей жены, встретился с Таней.
— А очки, шарф, фотографии, наконец? — спросил Соловьев.
— Конспирация, — ответил Сотниченко. — Фотография — деталь, добавившая таинственности. Тем более что снимок не из семейного альбома, его не знала дочь Обуховой. Таким образом обставленное посещение не так-то просто забыть, а этого и добивалась Обухова.
— Теперь ты понимаешь, почему Елена Евгеньевна настаивала на том, чтобы мы встретились с Таней? — спросил Скаргин.
Соловьев промолчал. Выражения его лица из-за темноты не было видно.