Эверс вздрогнул. — Ну, конечно же, только с…
— Конфетку ты за это не получишь — и не надейся. У тебя просто времени не было на интрижки вне компании, потому что ты оттуда не вылезал. Даже дома. Я все понимала, и, может быть, сделала глупость, не постояв за себя, но больше всего досталось Патрику. Ты удивляешься, почему вы теперь так редко видитесь, но ведь в детстве тебя для него просто не существовало. Ты все время ездил то в Денвер, то в Сиэтл, то еще куда-нибудь на какие-то переговоры. Эгоистами, как ты знаешь, не рождаются.
Эти претензии Эверсу приходилось выслушивать много раз, в той или иной форме, поэтому слушал он сейчас лишь вполуха. Мур уже успел отвесить Ортису два страйка. Неужели он действительно отподает безупречно?
— Ты всегда был слишком занят своими делами, чтобы обращать внимание на нас. Ты считал, что твоя основная роль — это заботиться о куске бекона в холодильнике.
«А у меня есть, — едва не сказал ей Эверс. — Как раз сегодня купил».
— Дин? Ты меня слушаешь? Ты понимаешь, о чем я?
— Да, — ответил Эверс, когда пущенный Муром мяч просвистел по дальнему краю зоны страйка, и судья сказал Ортису «бай-бай». — ДА!
— Я знаю, что да! Господи, ты что, смотришь эту дурацкую игру?
— Смотрю, а как же. — Правда, на экране теперь показывали рекламу грузовиков. Какой-то улыбающийся мужик (который, безусловно, знал, как дела делаются) гнал по грязи на бешеной скорости.
— Не знаю, зачем я позвонила. Ты безнадежен.
— Неправда. Я скучаю по тебе.
— Боже, не стоило даже и пытаться. Забудь. Пока.
— Постой! — крикнул он.
— Всю жизнь я старалась быть милой, и куда эти старания меня привели? Такие люди, как ты, едят милых на завтрак. Прощай, Дин.
— Я люблю тебя, — повторил он, но Элли уже повесила трубку, а когда кончился рекламный перерыв, он увидел, что на ее месте сидит женщина в блестящей блузке. На игры женщина приходила регулярно, надевая то синюю, то зеленую (но всегда блестящую) блузку. Наверное, чтобы выделяться на экране. Словно бы прочитав его мысли, женщина помахала рукой. Эверс махнул в ответ. — Да, сучка, я тебя вижу. Ты, сучка, в телевизоре, так что, блядь, радуйся.
Он встал и налил себе виски.
В девятом иннинге Элсбери выдал удар низом по правой стороне, после чего толпа на стадионе поднялась и поблагодарила Мура за хорошую работу. Эверс выключил телевизор. Сидя перед темным экраном, он размышлял над словами Элли.
В отличие от претензий Горшка Эмбри, обвинения Элли имели под собой основание. «По большей части», — поправился Эверс, а потом поменял на «частично». Элли знала его лучше, чем кто бы то ни было — в этом или потустороннем мире — но она отказывалась полностью признать все его заслуги. В конце концов, все эти годы продукты в холодильнике появлялись благодаря ему и, заметьте, очень неплохие продукты. Да и навороченный холодильник тоже куплен на его деньги, большое вам спасибо. И «ауди». И уроки тенниса. И массажист. И все то барахло, которое она заказывала по каталогам. Да, не забудьте еще про плату за обучение Патрика! Самому-то Эверсу пришлось в свое время составлять хитрую комбинацию из стипендий, ссуд и летних заработков, чтобы хоть как-то продраться через колледж. А Патрику папочка все подал на блюдечке с голубой каемочкой. Папочка, которому теперь он все никак не успевает позвонить.
«Она, понимаешь, восстает из мертвых и ради чего? Ради жалоб. Ради жалоб по вшивому айфону, который, кстати, тоже куплен на мои деньги».
Эверс вспомнил одну пословицу и пожалел, что не процитировал ее Элли: «Счастья деньгами не купить, но несчастья они помогают пережить с относительным комфортом».
Может быть, ЭТО заставило бы ее заткнуться.
Чем больше он размышлял об их совместной жизни (а разговор с умершей супругой не может не навести на такие размышления), тем больше думал, что был он хоть и неидеальным, но неплохим уж точно. Он по-настоящему любил ее и Патрика, всегда старался относиться к ним с добротой. Он вкалывал как вол, чтобы дать им все то, о чем ему самому когда-то приходилось только мечтать. Думал, что поступает правильно. И если этого оказалось недостаточно, то теперь он изменить уже ничего не сможет. Что до Марты… некоторые интрижки не несут в себе никакого смысла. Каз его бы понял, а вот женщины — никогда.
Лежа в кровати и проваливаясь в блаженное забвение (спасибо коктейлю из эмбиена с виски), Эверс вдруг подумал, что тирада Элли подействовала на него как-то успокаивающе. Кого еще могли подослать к нему эти неведомые они? Кто сможет заставить его чувствовать еще хуже? Мать? Отец? Он их любил, да, но не так, как Элли. Мисс Притчетт? Дядя Элмер, который иногда щекотал его до тех пор, пока он не мочился в штаны?