— Я ношу обычные туфли — не мокасины. А в пруд с нечистотами он, возможно, бросил ее потому, что застукал с другим, вот и посчитал грязной, куском дерьма.
— Плюс к этому он, возможно, бывал на станции переработки канализационных стоков, знал, как пропс пи туда тело. А свитер у тебя из кашемира?
— Из хлопка. Значит, твой подозреваемый работает на станции переработки?
Рисковый покачал головой:
— Он — член городского совета.
Эти слова окончательно отбили Этану аппетит. Он положил вилку.
— Политик? Почему бы тебе сразу не найти обрыв и не прыгнуть с него?
Засовывая в пасть целый голубец, Рисковый сумел-таки усмехнуться, какое-то время жевал, не раскрывая рта. А проглотив, ответил: «Обрыв я уже нашел, а теперь сталкиваю вниз его».
— Если кто и окажется на скалах, так это ты.
— Вот тут ты не прав, — усмехнулся Рисковый.
После полувека правления кристально чистых чиновников и честной администрации выборные органы Калифорнии в последнее время превратились в клоаку, невиданную с 1930-х и 40-х годов, когда Раймонд Чандлер подробно описал, что творилось в тамошних коридорах власти. В первые годы нового тысячелетия коррупция на уровне штата, да и многих городских администраций, достигла уровня, подобный которому редко встретишь за пределами какой-нибудь банановой республики, хотя в данном случае это была банановая республика без бананов и с претензиями на романтический ореол.
В значительной своей части политики действовали, как бандиты. А если бандиты видели, что ты подбираешься к одному из них, они делали вывод, что, разобравшись с первым, ты нацелишься на второго, а потому бросали все свои силы, чтобы так или иначе уничтожить тебя.
В другой эре борьбы с гангстерами, в другом крестовом походе против коррупции, Элиот Несс подобрал себе команду агентов правоохранительных органов, которые не брали взяток и не боялись пуль. Их даже прозвали Недоступными. В современной Калифорнии Несса и его команду погубили бы не взятки и пули, а бюрократия, которая своими постановлениями опутала бы их по рукам и ногам, и жаждущая сенсаций пресса, питающая самые теплые чувства к преступникам, как на выборном, так и на любом другом уровне. О них журналисты пишут каждый день и помногу.
— Если бы ты по-прежнему занимался настоящей работой, как я, — продолжил Рисковый, — то вел бы это дело точно так же, как веду я.
— Да. Но, будь уверен, не сидел бы здесь, улыбаясь во весь рот.
Рисковый вновь указал на свитер Этана.
— Хлопок, говоришь… Вроде того, что продается на Родео-драйв[11].
— Вроде того, что продается в «Мэйси» на распродаже.
— И почем нынче носки, которые ты носишь?
— Плачу по десять тысяч долларов за пару. До этого Этан никак не мог решиться перевести разговор на Рольфа Райнерда. Теперь понял, что более ничем не сможет отвлечь Рискового от самоубийственной попытки доказать виновность члена городского совета в убийстве.
Взгляни вот на это, — он раскрыл конверт из плотной коричневой бумаги, девять на двенадцать дюймом, достал содержимое и через стол передал Рисковому.
Пока Рисковый разглядывал переданные ему материалы, Этан рассказал о пяти черных коробках, полученных через службу доставки «Федерал экспресс», и шестой, переброшенной через ворота.
Раз коробки доставлены «Федерал экспресс», отправитель тебе известен.
— Нет. Обратные адреса указывались ложные. Их присылали из разных почтовых отделений, где принимают корреспонденцию для последующей доставки адресатам «Федерал экспресс» или «Юнайтед пост сервис». Отправитель расплачивался наличными.
— И сколько почтовых отправлений получает Ченнинг в неделю?
— Порядка пяти тысяч единиц. Но в основном они приходят на студию, где у него есть офис. Письма просматривает пиаровская фирма и отвечает на них. Его домашний адрес — не тайна, но менее известен.
В конверте лежали шесть компьютерных распечаток фотографий, сделанных цифровой камерой в кабинете 'Этана, первая из которых показывала баночку, стоящую на белой ткани. Рядом с баночкой лежала крышка. А вокруг — содержимое баночки. Двадцать два жучка с оранжевым, в черных точках, панцирем.
— Божьи коровки? — спросил Рисковый.
— Энтомологическое название — Hippodamia convergens, семейство Coccinellidae. Едва ли это имеет какое-то значение, но я посмотрел.
Ну, ты попал, — хмыкнул Рисковый.
— Этот парень думает, что я — Бэтмен, а он Риддлер[12].
— Почему двадцать два жучка? Число имеет значение?
— Не знаю.
— Ты получил их живыми? — спросил Рисковый.
— Мертвыми. Отправлял ли он их живыми, не знаю, но у меня сложилось ощущение, что умерли они достаточно давно. Панцири в целости и сохранности, а вот нутро ссохлось.
Вторая фотография запечатлела светло-коричневые раковины, с выползающим из них серым желе. Лежали раковины на вощеной бумаге, на которую попали прямиком из черной коробки.
— Дохлые улитки, — пояснил Этан. — Собственно, две еще жили, когда я вскрыл коробку.
— Этот аромат «Шанель» не стала бы выводить на рынок.
Рисковый оторвался от фотографий, чтобы немного подкрепиться.
На третьей фотографии он тоже увидел баночку, из прозрачного стекла, с завернутой крышкой. Этикетки не было, но крышка давала понять, что банка из-под каких-то овощных или фруктовых консервов.
Поскольку фотография не позволяла разглядеть, что находится в банке теперь, Этан пояснил: «В формальдегиде плавали десять кусочков органики светло-розового цвета. По форме — трубчатые. Описать трудно. Похожи на маленьких экзотических медуз».
— Ты отправлял их в лабораторию?
— Да. Когда давали мне ответ, очень странно на меня посмотрели. В баночке содержались обрезки крайней плоти.
Челюсти Рискового замерли, словно во рту у него оказался быстросхватывающийся бетон.
— Крайней плоти взрослых мужчин, не младенцев, — уточнил Этан.
Механически дожевав еду, уже без всякого удовольствия, Рисковый проглотил то, чтобы было во рту, скорчил гримасу.
— Слушай, а много взрослых мужчин делают обрезание?
— Очереди на эту операцию нет, — ответил Этан.
Глава 9
Корки Лапута блаженствовал под дождем.
В блестящем длинном желтом дождевике, в шляпе из желтой клеенки с широкими полями, он сиял, как одуванчик.
В дождевике было много внутренних карманов, глубоких и водонепроницаемых.
Высокие черные резиновые сапоги и две пары носков сохраняли ноги в тепле.
Он жаждал грома.
Мечтал о молнии.
Гак что дожди в Южной Калифорнии, которым обычно недоставало грохота и сверкания, он находил пресноватыми.
Впрочем, ветер ему нравился. Шипящий, ревущий, стреляющий каплями воды, обещающий хаос.
Ветер срывал листья, кружил их в воздухе, потом шнырял в сливные канавы.
И эти листья, в достаточном количестве, могли забить дренажные решетки, что привело бы к затоплению улиц, остановке автомобилей, задержке машин «Скорой помощи», к множеству мелких, но таких желанных несчастий.
В этот залитый дождем день Корки шагал по улицам уютного жилого района в Студио-Сити. Сея беспорядок.
Он не жил в этом районе. И не собирался.
Проживали здесь рабочие, в лучшем случае, менеджеры. Интеллектуала не вдохновило бы такое соседство.
Чтобы побродить по здешним улицам, пришлось добираться сюда на автомобиле.
Напоминая ярко-желтого кенаря, Корки тем не менее не привлекал к себе никакого внимания, в этом напоминая бестелесного призрака, заметить которого дано далеко не всем.
Ему еще не встретился ни один пешеход. И редкая машина проезжала по этим улицам.
Погода держала людей под крышей.
Эту великолепную отвратительную погоду Корки полагал своим лучшим союзником.
Разумеется, в этот час большинство местных жителей были на работе. Что-то поделывали, непонятно ради чего.