И даже в этом логовище австрийский затравленный зверь, за целой сетью стальной проволоки, даже в этом логовище — не мог удержаться и бежал дальше, оставляя за собой страшный кровавый след…
Наши солдатики, серые, куцые, еще не остывшие от боевого пыла, обрызганные кровью и опаленные огнем, подходили теперь к этим покинутым укреплениям, сооружение которых потребовало столько трудов, и для защиты которых австрийцы бесцельно погубили столько жизней!..
Проволочные заграждения были разрушены… Сперва их громила артиллерия, обрывая снарядами взлетающие вверх стальные змеи проволок, ломая столбы и сбивая в одну массу еще не размотанные мотки, колья и разможженные тела людей.
Гранаты, падая в окопы; разбивали бруствера, засыпали песком и мелкими камнями людей, а, иногда, попадая в гущу австрийцев, рвались с отчетливым металлическим лязгом, разбрасывая кругом куски, мяса, оружия и клочки одежды…
Потом, на полуразрушенные загражденья, на заваленные телами бруствера окопов, обрушилась серая, однообразная масса людей с одинаковыми лицами, в одинаковых плоских фуражках, обрушилась, и в одну минуту разлилась по всей позиции, завладела всем и повсюду замелькали теперь, вместо голубых кэпи австрийцев, серые шинели новых внезапных пришельцев…
Теперь все это кончилось… Солнце село, замолкли голоса битвы и над полем потянулся белый тонкий, как пар, туман.
Из окопов молчаливые и неутомимые солдаты выносили трупы убитых австрийцев, они несли их, держа за ноги и за плечи куда-то в сторону, должно быть к лесу, где для них рыли братские могилы…
В окопах, на влажном, вязком дне, размокшем от 7-ми дневных дождей, сидели уже солдаты наготове, держа винтовки обращенными в ту сторону, куда час тому назад поспешно уходил разбитый неприятель.
Рядовой Павел Семенюк лежал тоже прислонившись грудью к сырому холодному брустверу и глядя, в темневшую все гуще с каждой минутой даль, держа рукой, влажный от росы, приклад винтовки, думал о том, как он бежал через поле к этим окопам, как вокруг него сыпалась шрапнель и пели пули, как били они в землю и в людей, как падали бежавшие с ним рядом товарищи, одни назад, на спину, широко размахнув руками другие, словно споткнувшиеся, прямо лицом в землю, думал и удивлялся, как это удалось ему весь день уцелеть, да и не один день, а уже восемь дней, которые сплошь прошли в столкновениях с противником…
Эти восемь дней смерть так часто заглядывала в глаза Семенюку, так близко стояла за его плечами, что острота мысли о ней, ужас перед ней давно пропали, осталось только удивление своей судьбе…
«Округ сколько побило, а меня, поди же ты, и не задело»…
Проверяли по спискам роту…
Фельдфебель с забинтованной головой, вернувшийся уже в строй, выкликал по фамилиям.
Из окопа, на разные голоса или отвечали: «я», «есть», «здесь», или молчали… Тогда фельдфебель ставил крест и все понимали, что значило это молчанье и этот крест.
— Семенюк!..
— Я-o!.. — отозвался тот и фельдфебель даже на минуту оторвался от списка…
— Не ранен разве?.. — спросил он.
— Никак нет…
— Ишь, брат, какой ты счастливый, — усмехнулся подпрапорщик, — а я думал — тебя австрияк ухлопал, уж больно ты вперед лез… живучий ты хотя и «пскопской»… — пошутил он… — видно не судьба…
И перекличка продолжалась пока не прозвучала фамилия последнего солдата четвертого взвода и фельдфебель не ушел из окопа к ротному командиру…
— «Не судьба» — подумал ему вслед Семенюк и опять прилег на холодный песок… — а вот, видно, Семячкину и Арлашину так другая судьба!..
Семенюк вспомнил двух своих земляков из одной с ним роты, вспомнил, как погибли они оба, один, оставшись лежать в сыром окопе, а другой во время атаки в открытом поле…
И вслед за этим воспоминанием, потянулись вереницей другие, цепляясь друг за друга, как звенья таинственной цепи.
Что вспомнилось Семенюку? — то, что вероятно приходит в голову в ночные часы покоя и бдения каждому из этих людей, отозванных судьбой от семьи для больших страданий и больших подвигов…
Ведь у него, как у всех, была и семья и свой дом и любимая женщина…
«Слава тебе Господи, коли не судьба» — пробормотал он, опускаясь на дно окопа, когда его смене был дан отдых и новые серые фигуры с винтовками в руках выползли к брустверу.
Разбудили Семенюка веселые голоса товарищей…
«Вставай, заспался!».. — кричал знакомый голос соседа… — вперед выступаем.
Вперед!.. магическое слово, зажигающее кровь солдата… Что такое ночь, усталость, голод и холод когда надо идти «вперед»?! Как прекрасно и ясно раннее холодное румяное утро, как бодро и упруго молодое тело, отдохнувшее несколько часов!..