Выбрать главу

— Не-ет… — застонал солдат. — Никак не-ет… не один он тут… много их…

Мы всмотрелись в белую, пенистую поверхность реки, набегающей на колесо…

В жемчужной кипящей полосе и выше по отсвечивающей сталью от лунного света поверхности реки плыли медленно десятки таких же черных предметов…

То ныряя, то снова выплывая, выглядывая из-под воды своими бескровными лицами и остекленевшими ужасными глазами, плыли вниз по течению побежденные австрийские солдаты…

Крутясь и наталкиваясь друг на друга, они словно спешили к черному крутящемуся колесу, перебрасывались через него и исчезали с глухим шумом в глубине реки…

Они плыли искать свои могилы!..

Мы все четверо, потрясенные и взволнованные ужасом только что увиденного, стояли на берегу, следя за этой мрачной процессией.

Они проходили перед нами, наши побежденные враги, в своем последнем шествии. Безмолвные и потрясенные мы долго стояли у самой воды, не имея сил оторвать глаз от плывущих трупов…

И после, когда мы вернулись на бивуак, даже после того, как нас развлекли рассказом об удачно захваченном в эту ночь австрийском авиаторе, вероятно, том самом, кепи которого мы нашли в чаще кустов, когда я примостился в углу палатки на сырой шинели, решив, во что бы то ни стало, вздремнуть хоть часа два, мне долго мерещились плывущие при лунном свете вниз по реке, к колесу водяной мельницы мертвые австрийцы, их искаженные бескровные лица и колышущиеся вокруг голов волосы…

Прекрасная смерть

Уже больше трех часов гудели батареи.

Черные, молчаливые и суровые пушки вдруг заговорили и со страшной злобой выплевывали, вместе с пламенем и дымом, ревущий поток стали… Где-то, далеко на скате зеленой горы, с едва слышным нам грохотом, рвались шрапнельные стаканы, над головами медленно сползавших вниз колонн австрийцев…

Эти колонны пехоты, казались нам длинными черными червями, сползавшими, извиваясь, по зеленому фону…

Скоро заговорили австрийские пушки…

Стреляли они откуда-то из-за возвышенности, орудий их не было видно, и только сыпались на поле разрывающиеся и воющие в воздухе снаряды…

Скоро увели куда-то в сторону, в лес, лошадей и передки, вспыхнул, как факел, случайно загоревшийся от снаряда стог сена и учащенно загрохотали наши пушки, отвечая на дождь шрапнели австрийцев.

Лежа в цепи вместе с ротой, прикрывавшей артиллерию, я увидел сразу эту громоздкую, неуклюжую фигуру на здоровенном «битюге», мчавшуюся отчаянным галопом, под дождем свинца к орудиям.

Когда он поравнялся с крайней пушкой, над ней вдруг взвился высокий столб белого дыма с пламенем и с оглушительным треском и грохотом взметнулось в сторону одно зелено-серое колесо, в шуме взрыва потонули одинокие вскрики и стоны изувеченной прислуги и только, когда дым рассеялся, я с ужасом увидел то, что осталось на месте пушек и передка; в яме свежеразвороченной земли валялись обожженные куски досок и колес и несколько фигур в серой, залитой кровью одежде. Но это было впечатление одной минуты, внимание тотчас же было отвлечено одинокой толстой фигурой всадника, теперь как-то странно сидящего около еще судорожно бившейся лошади… Толстый человек в серой солдатской рубахе с узенькими, серебряными погонами, — доктор Д., врач артиллерийской бригады каким-то чудом уцелел, разбилось только вдребезги его пенснэ, и, ошеломленный ударом, весь обрызганный кровью и песком, он сидел, как бы задумавшись над тем, что предпринять…

Через минуту, когда не осталось и следа происшедшего, когда так же равнодушно и твердо грохотали орудия, доктор уже бегал около ящиков, отыскивая батарейного командира.

— Полковник, — кричал он, стараясь перекричать гул канонады, — полковник, будете менять позицию? — Да? У меня 500 человек, куда же мне ехать?.. За лесом разве?! Вы будете впереди, на опушке?!. Ага!.. Ну, отлично, отлично, желаю успеха!

Доктор уже катился обратно, закинув назад апоплексическую голову в съехавшей на ухо фуражке…

Откуда-то он достал другую лошадь, при помощи трех артиллеристов вскарабкался в седло и, распустив поводья, под огнем помчался обратно к далеким повозкам, над которыми развивался флаг с красным крестом…

А батареи все гремели и резко звучали краткие командные выкрики: «Первая»… «Вторая»…

За два часа было пережито и перечувствовано страшно много… Артиллерия давно переменила позицию, отбивали налетавших венгерских гусаров, сами ходили два раза в штыки и, запыленные, обрызганные кровью и обожженные пламенем пылающих построек, солдаты нашей роты временно были отведены в овраг, в прикрытие.