И ленились не зря, потому что когда генерал Косов встал, пошатываясь и придерживаясь за стенку, дал себя разглядеть и начал ругаться не просто так, а адресно и в адрес вполне конкретных медлительных сучьих отродьев, отродья были очень рады, что он всего лишь ругается. Правда, быстрее они от этого не стали, слишком были шокированы таким красочным (преимущественно красного цвета) появлением высокого начальства.
Его со всем почётом привели (скорее, принесли, хотя он очень старался несущих отпихивать) внутрь, где он немедленно, отмахнувшись от прибежавшего целителя и робких попыток хотя бы усадить себя на диванчик, озадачил всех новой гадостью: приказал как можно быстрее построить в воздухе ловчую цепь на три ряда, сплести сеть (не сказал, какую, только заговаривался и кашлял) и двигаться над Подрожными лесами строго на север, догнать стольгородских ловцов с тем же заданием и поступить под командование их… на этом слове Косов красиво осел в обморок и не ударился об угол стола только благодаря ладони, заботливо подставленной одним из палачей.
Его со всеми полагающимися почестями, плохо уживавшимися с полагающейся секретностью, отправили в городскую больницу, запугав до полусмерти тамошних целителей и выставив такую охрану, какой и сам царь, пожалуй, не дождался бы, и отправились выполнять приказ, додумав, как могли, недостающие детали. Косова пытались привести в чувства хоть ненадолго, но он был слишком измучен и, главное, истощён магически, и его состояние никак не удавалось перевести даже в безопасный сон.
За оставшийся вечер история успела обрасти такими подробностями, что и Отрядом Будущего, пожалуй, подобное в укуренных снах не снилось. Косова однозначно схватили и жестоко пытали (или, по мнению некоторых особо смелых служанок, подвергали постыднейшим издевательствам и попросту насиловали) ужасные стольгородские сепаратисты, пока бравые службисты во главе с самим тайным советником не отправились ему на помощь. В процессе все полегли в ожесточённейших боях, а некоторым особо коварным сепаратистам удалось удрать в Подрожные леса, и именно за ними в погоню освобождённый Косов, израненный, но не сломленный, послал всех, кого смог послать, не пожалев себя во благо родины. Сепаратисты, разумеется, подчиняли себе полчища жутчайших подгорных монстров, тайный советник, конечно же, будучи могущественнейшим чародеем, двигал горы и оборачивал вспять реки, и положил так всех монстров и большую часть сепаратистов, не некоторые трусливые гады умудрились удрать в Хесон и спрятаться там в горах, а некоторые такими изворотливыми не были и остались в своих тёмных лесах. А с ними, вроде как, и самый главный сепаратист, вот теперь и прочёсывают местность в его поисках. Тайный советник, конечно же, сравнял с землёй их тайное убежище и приказал жестоко пытать пойманных гадов (но с честью и не насиловать при этом!) (а жаль!!), и сам же отправился руководить поиском. Некоторые отдельные сплетники так активно разносили подробности постыдных издевательств в сепаратистских застенках, запугивая молоденьких девушек и юношей всякими похотливыми чудовищами, и так громко жалели, что тайная служба среди палачей подобных извергов не держит, что вскоре все были точно уверенны, что несчастный Косов спасся от ужаснейшего бесчестья. Или не спасся. О последнем шептались по углам молоденькие девушки, в основном мечтающие его по этому поводу утешить. До полуночи эта эпическая история была полностью сформирована, обкатана на не поддающемся подсчёту количестве доверчивых слушателей и, по мнению рассказчиков (то есть, почти что всего города), не имела ни единого недостатка. В домах, тихо и со своими, высказывались, конечно, куда менее героические версии (а может, и куда более, но героические с противоположной стороны).
Но ни одно из высказанных предположений не могло объяснить ещё одного человека, который перенёсся прямо в коридор больницы, чуть не сбив с ног целых двух медсестёр одновременно, хрипло спросил, здесь ли Косов, где он и жив ли он, именно в таком порядке, и бегом понёсся в указанном направлении. Расшвыряв молниями и огнём охрану, принявшую его за террориста из остатков сепаратистов, желающих, разумеется, отомстить, сделал над постелью больного (люди понимающие молчали, но не сомневались, что умирающего) несколько резких непонятных пассов, убедился, что пациент задышал ровно, а аура начала выравниваться и восстанавливаться, и красиво рухнул на пол, развалившись параллельно кровати, разметав под ноги вбежавшей охране растрепавшиеся из косички волосы. В него немедленно запустили аж четыре боевых пульсара, все криво и почти не целясь. Но цели они, тем не менее, как-то достигли, к счастью, не смертельно. После этого ночного гостя, или, скорее, его плетение личности, разглядели, мысленно себя похоронили, раскричалась на всю больницу, со всеми почестями подняли… кто-то даже в обморок от ужаса упал. Тайная служба вообще в обмороки красиво падает, театрально так, как будто они для этого специально тренируются.
========== Марений носится по Югу с приказами ==========
Нет, этот Златогоров когда-нибудь поплатится… За всё поплатится… Только сейчас надо выполнить свой долг, что бы там ни думали, кто бы там ни думал… Надо…
Раз. Стольгород…
Наверное. Перед глазами как-то слишком темно. Что-то видно, но как будто ночь… нет, что-то видно, но как будто глаза в одно мгновение стали из закопчённого стекла. Такие же мутные, такие же тёмные. Странно. Душно. Шаг, ещё шаг… А теперь что? Что-то не то… Ничего не… Так, нет, стоять на ногах! Стоять… Всмотреться, заставить себя, заставить себя всмотреться, заставить себя увидеть… Глубоко вдохнуть… да, Стольгород. Вроде управление. Сойдёт. Всё хорошо. Несколько простых фраз, отскакивающих уже бездумно, автоматически. Немного прояснить ситуацию, и это уже надо думать, надо держаться, надо говорить связно, надо понимать собственные слова, надо, в конце концов, не проговориться случайно, что именно похитили заговорщики. Услышать вопрос, понять отдельные слова, понять смысл сложения этих слов, ответить тоже какими-то осмысленными словами… Всё, хватит, можно идти дальше. Идти, а не ползти! Переноситься, то есть.
Два. Беловейск.
Уже ничего не плывёт перед глазами. Одно это уже вселяет хоть какую-то надежду, вероятность, что он сможет. Нет удушающей темноты. Прекрасно. Только ноги болят, и лёгкие, и кисти рук, ногти, и шея, и всё тело, в некоторых местах просто больше и острее, и ужасно сухо во рту, и вместо слов вырывается только дерущий кашель… Нельзя. Нельзя, ещё восемь городов… нет, четырнадцать… Четырнадцать облететь, и тогда можно умирать, тогда уже можно падать, ползти, что угодно. Но только надо до этого ещё додержаться. Немного совсем, всего четырнадцать городов… Надо всё сделать. Надо всё сделать правильно. Надо… не кашлять, во-первых. Пусть это мучительно, но надо постараться…
Всё те же заученные, простые слова. Не хрипеть, не задыхаться, ровным голосом, как человек твёрдый, как генерал, достойный своего, пусть и, кажется, уже бывшего поста… сойдёт. Всё неважно, просто сойдёт. Пояснять ничего не надо, надо только послать под командование стольгородского… кто он там? Как его зовут? Нет, это не обязательно, достаточно вспомнить должность… В голове пусто. Генерал? Нет… генерал тут он сам… наверное… хотя нет, наверное… наверное, уже нет… Неважно. К тому же, здесь никто ещё этого не знает, не должен. Не должен… И нет, не обязательно вспоминать звание, нужно должность… Нужно… Комендант? Глава управления? Где все мысли, где вся память, почему же так пусто… ладно. Можно дальше. Наверное. Пусть так…
Три. Морковь.
Морковь… Это он или она? Как вообще правильно называется этот город? Нет… нет, это неважно, об этом не нужно думать, об этом не надо думать, надо думать о… нет…