Это — начало гражданской войны.
Это не Беловейск, не Стольгород, не восточные волости в любой момент готовы были начать войну, за свержение царя ли, за независимость ли — вся их боевая готовность в подмётки не годилась боевой готовности Тысячерогой волости. Все эти годы вся, вся тайная служба Тысячерогой волости подчинялась не столице, нет. Все эти годы под боком у царя и тайного советника жили, работали и питались из царской казны мятежники, которым нужен был только повод.
Осознавать это было… страшно.
Корабли с мертвецами и службистами причалили к берегу. Все. К противоположному.
Хеля посмотрела на Неяндра Веяславовича непонимающе.
— Это — Душица, — наконец решил он объяснить. — Координаты телепортации от меня закрыли, так что пойдём… пешком.
— То есть… это — Подрожные леса? — уточнила Хеля.
Но с удивлением обнаружила, что — не боится. Раньше испугалась бы. А теперь… страха не было. Совсем.
Может, потому, что она уже умерла?
Она привыкла думать об этом ровно так, как сказала хромая женщина в старомодном платье.
========== Неяндр читает видения про Мирею ==========
Он многое знал. Знал, что Мирея Марская — Муань Миэюй. Не знал, что Муань Миэюй — Мирите Майлоне, но это было даже ожидаемо. Великие люди — они во всём великие, что ни говори.
Но только вот очень странно было читать, как двадцатитрёхлетняя девочка идёт на смерть и знает об этом. Идёт сама себя убивать. За родину.
Да кем надо быть, чтобы в двадцать три года девушке идти самой себя убивать? Идти на смерть, и не просто туда, где убивают, а самой. Себя. Себя и вражеского короля — но это же, право, такая мелочь.
Так странно осознавать, что двадцатитрёхлетняя девушка может быть на это способна.
Так странно осознавать, сто Мирея Марская на это способна.
И непонятно ещё, что страннее.
Хотя нет, Мирея Марская — наверное, неспособна. Ей это незачем. Имя — это не только буквы. И не только принадлежность к государству. На это была способна Мирите ти Марианни. А вот была ли на это способна уже Мирите Майлоне — это уже вопрос, на самом деле.
А потом он осознаёт.
До этого он воспринимал совершённое Хельгией Болотной — просто как преступление. Она отрядница, для неё нормально совершать преступления — вот она и совершила. Он не думал о том, что она делала и что она сделала.
А теперь вдруг — вспомнил. И осознал. И представил.
Ей семнадцать. Это знание больно бьёт по разуму.
Ей семнадцать, и это жутко, больно и отвратительно неправильно. Ей семнадцать, и она пошла убивать сама себя, чтобы убить не только себя, но и царя Волота.
Нет, он не восхищается. Ни Мирите, которая смогла, ни Хельгией, у которой не получилось. Для того, чтобы успешно бороться, для того, чтобы биться и добиваться, требуется куда большая смелость, чем чтобы один раз умереть. Он не восхищается — ему жутко.
Девочки — что в семнадцать, что в двадцать три, что в абсолютно любом возрасте, да и мальчики тоже, не должны делать так. Никто не должен делать так. Никто не должен доводить себя до состояния, в котором можно решиться сделать так. Это ведь не просто, это — состояние. И до такого состояния людей доводить нельзя. Это даже он, прозванный Кровавым, понимает.
Он помнит Хельгию, как только он нашёл её. Маленький и очень несчастный ребёнок, не понимающий, что он жив. Не понимающий, что можно жить дольше, что нужно жить дальше и что придётся жить дальше.
В видениях, конечно, не описано — но вряд ли Мирите ти Марианни чем-то отличалась от Хельгии Болотной в тот момент, когда король Айнаре сказал ей, что не верит ей, не верил ей, не считал её за человека. А то Неяндр не знал отношения к звессцам в Лие! И это он знает отношения сейчас — а тогда?
А тогда неудивительно, почему в результате получилась Мирея Марская.
Странно только, что там ещё была какая-то Мирите Майлоне и какая-то Муань Миэюй.
========== Армия мертвецов, Аления и Мирея ==========
Истлевшая плоть, гнилые мышцы, оголённые кости, копошащиеся в плоти могильные черви. Полчища, огромные батальоны, как огромное серо-чёрно-белое полотно расстелилось по земле, как огромная лента струилась по дорогам.
Смерть сама.
А перед лентой, перед полотном, бежали ленты цветные, пёстрые — бежали от смерти самой крестьяне.
Мертвецы их не трогали — зачем им? Но крестьяне всё равно бежали.
Страшно.
Кроваво-красное платье, вышивка по подолу — чёрные цветы. Любимые цвета, любимый образ.
Платье молочно-белое. Как у невесты.
Красная и белая юбки развеваются на ветру. Две фигуры на городской стене кажутся маленькими, но это не так.
— Надо было его убить, — говорит белая фигура в пустоту. В воздух. В серо-чёрно-белые ленты.
— Это ведь ты убила его жену.
Без обвинения. Без осуждения.
— Надо было убить и его, — повторяет она.
Они не любят друг друга. Но сейчас эта ошибка — одна на двоих. И они молчат о своей нелюбви. Лишь одними взглядами — не молчат.
Впрочем, это не совсем верно. Аления ненавидит. Мирея презирает.
Впрочем, плевать.
Мирея поднимает руку. Кроваво-красные — в цвет платья — нити срываются с тонких белых пальцев. Несутся в ленты.
На лентах — искрами — цвет плетения Неяндра. Цвет энергии, сочащейся с площадки между башнями Рогатого замка.
Человеку не перебить силу древнего ритуала.
Но женщина на стене столицы — давно уже не человек.
========== Волот начинает войну с Госьвой ==========
— Нам нужна маленькая победоносная война.
Так Волот Дорогомилов поприветствовал высокое собрание.
— Зачем, — безразлично поинтересовалась Марская, даже не потрудившись придать голосу вопросительную интонацию.
Волот ненадолго задумался. Так, как будто ему показалась странной сама возможность такого вопроса.
— Потому что я так хочу.
— Хм.
— Госьва слишком свободная — и из неё лучше доходят новости, чем из других стран. Новости о свободе, которая для нашего народа губительна. Ну при войне и народ от идеи мятежа отвлечётся. Мы победим — и нас станут больше любить.
— По сути мы отправим не меньше половины войск, сдерживающих сейчас мятежников, погибать в никуда и низачем. А какой-нибудь Беловейский скажет, что это преступление против человечности, или человечества, или вроде того. И какие-нибудь прогрессивные студенты его радостно поддержат.
Снова — равнодушие, как будто вообще не её дело.
И да, теперь Волот знает: да, ей действительно плевать.
Она всё ещё возглавляет тайную службу. Её трогать попросту страшно. Странно осознавать, что тайная служба до сих пор выполняет свои обязанности. Даже когда он знает, что на самом деле ей плевать — всё равно странно.
Да что он с ней сделает? На неё даже попросту смотреть страшно.
Все остальные, конечно, смотрят на неё как на идиотку и как на самоубийцу. Не все из них, конечно, знают, что она тайная советница. И что они все умрут, если она этого захочет. Что нет у неё царя — ни в стране, ни в голове.
Аргумент у неё разумный. Но он уже решил, что будет война.
И — что она сделает, если он с ней не согласится? Не убьёт —ей плевать, да и он теперь бессмертен. Но иначе — что?
— Народ стерпит и не такое. Те же придурки из молодёжи — повозмущаются и вернутся к нормальной жизни. Те, кого за это не арестуют.
Марская — всего лишь — пожала плечами. И отвернулась. Ну да. Ей плевать.
— Ваше Величество, — с обожающим придыханием, — можно ли… вы позволите мне повести войска?
Аления тоже не хочет служить по началом у Марской. Она никогда не хотела — но всегда его слушалась.
Надо было назначить её тайной советницей.
Что будет, если назначить её тайной советницей, а Марскую отправить воевать в Госьву? Она же великая военачальница.
Нет. Не надо. Ей это не нужно. Тогда она его точно убьёт — забыв на мгновение, что он бессмертен.
— Позволяю.