- Без адвокатов обойдется...
- Неправда! - возражали ему. - Это касается чести отряда.
- Вперед умнее буду! - упорствовал Лысенко. - Только бы не списали на берег в компании с этой троицей.
- Так и мы не хотим, чтобы тебя путали с этой компанией!
- Разберутся! - отмахивался Лысенко.
Я вызвал для беседы провинившихся разведчиков. Три "дружка" в один голос каялись, намекали на свои прошлые боевые заслуги, обещали исправиться. Лысенко не каялся. Глядя прямо мне в глаза, Лысенко глухо басил:
- Сгоряча не разобрался, что к чему. Это верно. Кабы знал, что это бушует наша знаменитая тройка, - тогда другое дело. Я моряк, и выручать моряка в любых случаях жизни должен. А они, черти, пьяные... Это я уже в комендатуре понял. После драки кулаками не машут. Вот и вся моя вина.
Я слушал эту довольно несвязную речь и понимал состояние Лысенко.
- Больше ничего не скажете? О себе? О товарищах?
- Все сказано. А некоторые товарищи думают, что я должен был пройти стороной. Это неверно...
Мне, как и всем разведчикам, очень хотелось, чтобы Лысенко остался в отряде, и я сейчас думал о том, как расценит проступок разведчиков контр-адмирал, к которому я должен пойти вечером с докладом.
- Тяжелая у вас рука, Лысенко! - Я смотрю на огромные кулаки разведчика и стараюсь придать суровый тон своему голосу. - Такими кулачищами по егерским черепам молотить, а вы... Сгоряча, говорите? Разведчику сгоряча не положено действовать. Идите!
Назавтра пришел приказ члена Военного совета об увольнении из отряда недисциплинированных разведчиков. Лысенко в этом списке не было. Он, правда, получил строгое взыскание.
...Знакомясь с личным составом отряда, Гузненков напомнил Лысенко о его давнишнем проступке, и разведчик удивился этому.
- Между прочим, Лысенко, имейте в виду, что за вас поручился тогда бывший замполит и нынешний командир отряда.
- Я этого никогда не забуду, товарищ лейтенант! - ответил Лысенко.
2
Авторитет Гузненкова заметно возрос после того, как разведчики узнали, что новый замполит был среди героических защитников Ханко и с последним отрядом морских пехотинцев ушел с полуострова, А однажды, когда речь зашла о боях в тылу врага, Гузненков уточнил один пункт на хребте Муста-Тунтури. Тут же выяснилось, что он облазил этот хребет, брал на нем "языков", еще будучи младшим политруком, а потом - политруком отдельного взвода разведки в бригаде морской пехоты. Разведчики убедились, что в отряд прислали обстрелянного, побывавшего в разных переделках командира.
Начались учебные походы. Новый замполит как рядовой разведчик совершал марши с полной выкладкой. На привалах все отдыхали, а легкий на ноги Гузненков обходил группы разведчиков - где проведет беседу, где поможет выпустить боевой листок. Даже неутомимый в походах Семен Агафонов удивлялся:
- До чего мы, поморы-охотники, привыкли бродить по этим тундрам и скалам, но за лейтенантом нам не угнаться. А может, он тоже нашенский? Из поморов?
Оказалось, что Гузненков родился и вырос на Смоленщине.
Начались занятия по тактике, топографии, саперному и минноподрывному делу. И тут новый замполит показал себя опытным командиром. Стали соревноваться по скалолазанию, по борьбе самбо - и это дело замполиту знакомо. Он стрелял метко, а однажды вызвался руководить кружком фотолюбителей: мы и фотодело на досуге изучали.
Разведчики гордились новым замполитом:
- Силен, лейтенант! На все руки мастак. Кое-кто скептически замечал:
- Скоро начнутся рейды... Посмотрим, как в деле себя покажет...
Были и недовольные новым замполитом, вернее - не им, а порядками, которые он стал насаждать. Строже стало с увольнениями в город. Старшина должен был отчитываться за каждый выданный паек, а он привык жить "с запасцем" на тот случай, если в отряд к хлебосольным разведчикам заявится какой-нибудь представитель или гость. Теперь любой разведчик знал, что плохо заправленная койка или брошенный в кубрике окурок может навлечь на него неприятность новый замполит взыщет.
Об этих отрядных новостях я узнал из писем, которые мне присылали в Зарайск.
Я одобрял действия нового замполита, и в то же время меня донимала какая-то беспричинная тревога. Потом я разобрался в этом чувстве, похожем на ревность к человеку, который распоряжается во вверенном тебе отряде, завоевывает любовь и популярность в глазах дорогих тебе людей. Я ругал себя за это мелкое и недостойное чувство. И все же, против своего намерения, сухо и подчеркнуто официально познакомился с Гузненковым на пирсе базы, где он меня встречал.
Гузненков, очевидно, представлял себе встречу иначе. Он спросил меня, когда смогу его принять, и ушел.
Мы встретились в тот же день в канцелярии отряда.
Я думал, что разговор начнется с отчета Гузненкова и том, чем был отряд этот месяц занят, и что он, новый замполит, успел сделать. Тут мне, вероятно, представится возможность высказать по каждому поводу свое одобрение или порицание.
Но как только Гузненков закрыл за собой дверь и мы встретились взглядами, он как старый знакомый широко улыбнулся, сел против меня, всем своим видом показывая, насколько рад, что мы остались вдвоем.
- Вот вы и приехали! А я тут, - он беспомощно развел руками, кручусь-верчусь, присматриваюсь да примериваюсь. По-настоящему к работе еще не приступал. Есть мысли, соображения, но даже плана работы еще не составил.
- Почему? - спросил я с некоторой строгостью, наивно полагая, что за это и стоит пожурить моего заместителя: вмешивался, должно быть, в разные дела, а непосредственную политработу упустил.
- План составить недолго. Но цена какая ему будет? - в свою очередь спросил Гузненков. - В ленинской комнате имеется галерея героев. Что должен молодой разведчик знать о каждом из героев отряда? Опять же - беседы бывалых. Кого и о чем? Тут нужно ваше слово, ваш совет. Мы с коммунистами решили провести открытое партийное собрание на тему "Честь отряда - моя честь". Бабиков это предложил, другие поддержали, некоторые разведчики забыли о добрых традициях отряда. Но ведь не только об этом должна быть речь на собрании? Так ведь?