- Юпитер, Юпитер, как слышите меня? Я вас слышу хорошо...
Мгновенно вскакиваю. Радист, прижав ладони к наушникам, выразительно смотрит на меня и при этом согласно кивает головой:
- Юпитер, я вас понял! Я вас понял, - внятно повторяет Кажаев. - Земля тут рядом. Земля - рядом со мной. Сейчас ей все будет - передано. Как меня поняли? Прием...
Командующий сообщил нам, что хребет Муста-Тун-тури очищен от неприятеля, что с юга пехотные части Карельского фронта вышли на дорогу к Петсамо. Командующий требовал ускорить движение.
Я приказал поднять людей. Ожили, зашевелились снежные холмики. Гузненков, Тарашнин, Манин, агитаторы групп рассказала разведчикам об успехах наступающих войск, о предстоящем дневном марше, подбадривали уставших.
И - снова в путь.
Смеркалось, когда мы увидели впереди очертания мыса Крестовый.
Так вот он какой, этот скалистый, черной стеной нависший над морем мыс! Высоко забрались егеря со своими пушками. Оттуда им виден залив Петсамо-вуоно и море и, если погода ясная, - наш полуостров Рыбачий, на который они нацелились стволами своих пушек. Завтра в это время наши десантные катера начнут свой рейд в Лиинхамари мимо мыса Крестового. Но впереди еще ночь, долгая, осенняя полярная ночь.
Завидев мыс, разведчики прибавили шаг.
Мы штурмуем последнюю, самую крутую скалу в тылу огневых позиций мыса Крестового.
Уже ночь опустилась на землю, а мы лезем все выше и выше, пока не забираемся на усыпанную валунами площадку. Расходимся тремя группами, чтобы взять в полукольцо первую батарею.
Вторая батарея находится внизу, у самого уреза воды.
Тихо вокруг. Порой кажется, что на Крестовом никого нет, а если и есть там батареи, то артиллеристы, спокойные за свой тыл, крепко спят.
Бесшумно ползем меж больших и малых камней, подбираясь все ближе к площадке мыса.
Ящерицей извивается на земле ползущий впереди связной Борис Гугуев.
И вдруг, задев рукой тонкую проволоку, Гугуев шарахнулся назад. Но уже было поздно. Задребезжал один колокольчик, из разных мест отозвались ему другие. Еще вокруг стоял звон, а в небо уже взметнулись серии разноцветных ракет, и слепящий глаза свет прижал нас к земле. Мы увидели прямо перед собой забор колючей проволоки. За забором виднелся глубоко вкопанный в землю барак. Фигура часового, охранявшего вход в барак-землянку, возвышалась над крышей. И еще мы заметили две пушки с задранными вверх стволами, которые теперь медленно опускались в нашу сторону, и часового, бегущего от забора к бараку. И все это в двадцати - сорока метрах от нас.
Часовой не добежал до пушки - Гугуев срезал его очередью из автомата. Но второй часовой успел юркнуть в помещение.
- Вперед! - скомандовал я.
- Вперед, североморцы! - подхватил мой клич Иван Гузненков.
Взвод Баринова ближе других к заграждению. Сорвав с себя стеганую куртку, Павел Барышев кинул ее на колючую проволоку и перевалил через ограду. Высокий Гузненков с ходу перемахнул через проволоку, упал, отполз и тут же открыл огонь по дверям барака.
Разведчики стали стаскивать с себя куртки, плащ-палатки, приближаясь к колючей проволоке. А Иван Лысенко подбежал к железной крестовине, на которой висела проволока, нагнулся, сильным рывком взвалил крестовину на плечи, медленно поднялся во весь рост и, широко расставив ноги, надрывно крикнул:
- Вперед, братва! Ныряй!
- Молодец, Лысенко!
Я проскочил в образовавшуюся под забором брешь.
Обгоняя меня, к бараку и пушкам, к блиндажам и землянкам бежали разведчики.
Семен Агафонов забрался на крышу блиндажа, близ пушки. "Зачем это он?" недоумевал я. Из блиндажа выскочили два офицера. Первого Агафонов пристрелил (потом выяснилось, что это был командир батареи), а второго, обер-лейтенанта, оглушил ударом приклада автомата. Спрыгнув, Агафонов догнал Андрея Пшеничных, и они стали прокладывать себе гранатами дорогу к пушке.
Агафонов и Пшеничных еще вели рукопашный бой с орудийным расчетом, а Гузненков с двумя разводчиками, Колосовым и Рябчинским, уже поворачивали пушку в сторону Лиинхамари.
Егеря из барака выскакивали навстречу бегущим к ним разведчикам и на ходу открывали огонь.
Раненный в грудь Иван Лысенко упал на колени, но крестовину не сбросил. Под проволокой, которую держал Лысенко, все еще проползали разведчики. Когда позади Лысенко уже никого не осталось, он закачался и с тяжелым вздохом, лицом вперед, рухнул на землю, придавленный крестовиной.
3
- Прикрой Гузненкова! Отрезай егерям дорогу из барака к пушкам! - приказал я Баринову, а сам повел группу разведчиков на подавление двух дотов, откуда неумолчно строчили пулеметы. Прицельным огнем из автоматов и винтовок по амбразурам дотов мы ослепляли пулеметчиков и короткими перебежками сближались для броска гранат.
А разведчики из отделения Баринова в это время вели тяжелый бой с егерями, которые отчаянно пробивались к своим огневым позициям. У самых дверей барака упал тяжело раненный матрос Смирнов. Врач отряда, лейтенант Луппов, подполз к Смирнову и взвалил его на плечи. Из окна барака ударил пулемет, и наш доктор остался недвижно лежать с убитым матросом на спине.
К окнам барака подбежали Фатькин и Соболев, Колосов и Калаганский. Они швырнули в помещение гранаты. В предсмертных криках и стонах егерей заглох пулемет.
- Не задерживайся! - крикнул Анатолий Баринов и уже поднялся, чтобы повести разведчиков на захват третьей пушки, но в это время увидел большую группу егерей. Это шло подкрепление из орудийных расчетов второй батареи.
Егеря заходили к нам в тыл.
- Берегись! - услышали мы позади крик Володи Фатькина.
Я обернулся и увидел ринувшихся в атаку разведчиков Баринова.
Егеря дрогнули, залегли, но не отступили, а открыли сильный огонь.
Прибежал связной от Бабикова, заменившего раненого Баринова, и сообщил, что егеря напирают. Я поспешил на выручку.
Егеря отступили к своей батарее, но командира взвода и самого молодого в отряде разведчика мы уже не застали в живых. Главстаршина Анатолий Баринов и матрос Володя Фатькин пали смертью храбрых. Ранило Колосова и Калаганского.