– Вы хотите сказать – в городском морге?
– Ну да. Кто-то давеча здорово его приморозил! Сунул перышко, не успел тот чуток вздремнуть! – Голос Маггера задрожал от негодования, как будто он желал для Спотти более достойного конца и был бы не прочь встретиться с его последним обидчиком лицом к лицу и свести с ним счеты.
– Именно поэтому Спотти не может присутствовать сейчас на суде в качестве свидетеля в защиту мисс Спейнер?
– Протестую! – закричал районный прокурор, захлопав жирными ладошками.
– Конечно! – недовольно заявил судья. – Мистер Френкель, вы сами знаете, что к чему. Снимаю вопрос. Присяжные не примут его во внимание. – Маггер открыл было рот. – Свидетель, вас не спрашивают! – Маггер захлопнул рот. – Продолжайте, адвокат.
– Перед тем как перейти к основному содержанию ваших показаний, мистер Хэтвей, – заявил Френкель, – я хотел бы прояснить еще кое-что для уважаемых господ присяжных. Я спрашиваю вас – помните, что вы отвечаете под присягой! – не предлагалось ли вам денежное или какое-либо иное вознаграждение за свидетельство в суде?
– Да ни цента! – с явным сожалением заявил Маггер.
– Вы уверены?
– Ага.
– А со стороны подсудимой?
– Кого-кого?
– Леди, которую сейчас судят?
– Нее-а, сэр.
– А с моей?
– От вас? Неа-а…
– А со стороны кого-либо из друзей мисс Спейнер?
– Мне – ничего.
– А со…
– Сколько раз можно задавать один и тот же вопрос? – язвительно поинтересовался районный прокурор.
– ..стороны кого-нибудь, заинтересованного в оправдании леди?
– Я же говорю вам – никто ничего не платил!
– Но почему тогда вы согласились дать показания, мистер Хэтвей?
– Из-за полиции, – заявил Маггер.
– Из-за полиции?
– Я уперся, говорить не хотел. А полицейские и говорят – ежели до конца не расколюсь, то они настучат моему участковому офицеру.
– О! Полиция заявила вам это, когда допрашивала вас? Когда это происходило?
– В ночь, когда замочили Спотти.
– Значит, именно под давлением полиции вы даете свои показания – чистосердечные показания – по данному делу?
– Заявляю протест! – взвыл районный прокурор. – Недобросовестный намек! Еще немного, и он начнет расписывать жестокие методы полиции при самом заурядном допросе!
– Сядьте на свое место, господин прокурор! – вздохнул судья. – Мистер Френкель, будьте добры должным образом формулировать свои вопросы. Я уже устал напоминать вам. Никакие показания, полученные под давлением на свидетеля со стороны полиции, учитываться не могут.
– Прошу прощения, Ваша Честь, – смиренно заявил Юри Френкель. – Я только хотел подчеркнуть, что свидетель дает показания не в результате подкупа со стороны защиты, а в результате допроса с пристрастием в…
– Зачем употреблять такие слова, как «допрос с пристрастием»?! Задавайте свои вопросы, задавайте!
– Слушаюсь, Ваша Честь! А теперь, мистер Хэтвей, я хотел бы попросить вас припомнить некие события, случившиеся в ночь со среды на четверг, тридцатого декабря прошедшего года.
Все присутствующие в зале суда – присяжные, пресса, зрители – настороженно встрепенулись, как будто каждый сказал себе: «Вот оно! Начинается!» Однако толком еще нельзя было догадаться – что именно… Но, подготовленные намеками Френкеля, все уже предвкушали нечто роковое, способное оказаться для обвиняющей стороны чем-то вроде удара ниже пояса. Даже судья вытянул шею. Ведь среди «неких событий» в ночь со среды тридцатого декабря на четверг был и неожиданный переход Джи-Джи Гилд в мир иной.
– Припоминаете ту ночь, мистер Хэтвей?
– Ну да! – с готовностью подтвердил Маггер, словно стоял на исповеди.
– С тех пор прошло уже довольно много времени. Что заставляло вас все это время помнить события вышеупомянутой ночи?
– Крупно поживиться удалось, – ответил Маггер, облизывая губы, как будто припоминая свои былые радости, – Думал – вот удача привалила! Никогда такой не бывала Все в ту самую ночь!
– И что же такого необыкновенного случилось в ту знаменательную ночь, мистер Хэтвей?
Мистер Хэтвей заволновался, губы его беззвучно зашевелились, как бы повторяя про себя события звездного часа его жизни.
– Ну что же вы, мистер Хэтвей, мы ждем! – снисходительно поторопил его Френкель. А глаза его буквально кричали: Да прекрати, болван, мяться, словно репетируешь затверженный с чужих слов урок!
– Э-э.., ну-у… – заговорил наконец мистер Хэтвей. – Ну вроде все вышло-то… Ночка была холодная, а я совсем на мели… Тут натыкаюсь на этого парня и говорю – выручай, брат! О'кей, говорит он мне, сей момент поможем. Ну он засуетился, пошарил по кармашкам и нашел бумажку. Сует мне в руку. Я глянул – и чуть не окочурился! Пятьдесят! Пятьдесят баксов[20]! Пока я ахал, да охал – не снятся ли мне такие бешеные бабки, он и говорит: «Старина, нынче все должны веселиться! Но не стоит забывать, что сейчас гораздо позже, чем мы оба думаем! Вот, возьми и это!» Он достает свои часы и тоже сует их мне. «Каждый мужчина, – сказал он, – должен всегда помнить, что и его час пробьет и Отец небесный потребует его к себе!..» или что-то такое вроде этого… Я и глазом не успел моргнуть, как он, пошатываясь, двинул дальше.
– Пошатываясь? Он что, был в нетрезвом состоянии? – спросил Френкель, не глядя на присяжных.
– А я не говорил, что в трезвом, – ответил Маггер. – Небось успел уже заглянуть кой-куда. Есть там одно местечко – всегда найдешь, чем согреться. Джин там крутой, просто ах! Нигде больше такого не подают, только у Папаши.
Эллери не удивился, когда Маггер, помолчав, добавил:
– Благослови его Бог…
– И где же произошла эта милая сценка?
– На углу Сорок Третьей и Восьмой.
На этот раз Френкель прямо посмотрел в сторону присяжных. Эллери только диву давался, как он хитро поворачивает дело. Френкель знал, что ни один из присутствующих обоего пола не поверил невинной сказочке Маггера о том, как на него вдруг свалилось пятидесятидолларовое счастье. Каждый думал: Ну и заливаешь ты, парень! Поэтому хитрый адвокат сразу же повел прямую атаку на неправдоподобную историю.