Еще! Еще! ЕЩЕ!
Восторженные крики публики слились в сплошной вой.
Лоретта повернулась на сиденье, вся розовая в пятне света, и впервые прямо взглянула в зал.
Этого было достаточно: наступила тишина.
– Я готова бесконечно петь и петь для вас, – проворковала девушка, – Но впереди еще большая часть великолепного шоу мистера Стина, поэтому я могу исполнить для вас на бис всего одну песню. Я надеюсь, что Билли Гауденс не будет в обиде, если я обращусь в далекое прошлое. Слова этой песни написаны человеком, который хорошо вам известен, но в сфере, далекой от искусства. Это Джеймс Уокер. Автор музыки – Эрнст Болл. Впервые песня стала известна в 1905, а потом, в конце двадцатых, у нее началась вторая жизнь. Да-да, именно в то время Джимми Уокер стал мэром Нью-Йорка! Эта песня была особенно любима Глори Гилд – моей теткой.
Ловкий ход со стороны Стина! Эллери был абсолютно уверен, что вся речь Лоретты – задуманный им ловкий ход, ведь произнесенное вслух имя Джи-Джи сразу же делало явным то, что было у всех в подсознании.
Лоретта повернулась назад к роялю.
Казалось, воздух наэлектризован так, что сейчас посыплются искры.
Все затаили дыхание.
И она запела опять.
Выбор был, скорее всего, неудачен: как в музыкальном, так и в стихотворном отношении. Музыка Болла была слишком слащавой, а стихи Уокера – особенно в отношении рифмы – ассоциировались с канарейкой в золотой клеточке над головой бедной швеи.
Припев:
Лоретта спела припев со всем «воодушевлением», на какое только была способна. Нечто вроде английского «высокого» стиля. Эллери только покачал головой – какая оплошность! После стольких лет работы в шоу-бизнесе Орин Стан – или Билл Гауденс – просто обязаны были предвидеть, что в устах Лоретгы ее номер «на бис» прозвучит не больше чем пародией. Будь на ее месте любая другая певица, ее давно бы осмеяли. И только благодаря магической власти Лоретты аудитория приняла эту песню из иного времени и иного мира так же восторженно, как и предыдущую музыку Гауденса.
Слушая юношеские излияния Красавчика Джеймса (Джин Фоулер озаглавил свою биографию Джимми Уокера «Красавчик Джеймс»), – Эллери внезапно вспомнил, что эта тема его ранних чувствительных стишков (особенно припев) пришла на ум Уокеру незадолго до смерти. Судя по сообщению Фоулера, примерно через сорок лет после публикации «В декабре меня люби, как любила в мае» (которую Лоретта пела сейчас – еще двадцать лет спустя), юрист-законовед, сенатор штата, мэр и баловень большой политики сидел в сумерках в комнате во время своей последней болезни. Внезапно он включил свет, схватил карандаш и начал сочинять текст новой песни.
Она завершалась строчками:
Через сорок лет и две мировых войны Джимми Уокер вернулся к тому, с чего начал.
«И я хотел бы… – поймал себя на мысли Эллери, – и мне надо бы сделать то же самое с убийством Глори Гилд!»
Декабря никогда не будет…
Эллери дернулся так, словно прикоснулся к оголенному проводу. Нет, декабрь-то, конечна, был. Вне всякого сомнения. Любопытно другое совпадение. Он заерзал на сиденье, а его левый локоть случайно наткнулся на острое ребро кресла как раз в самой чувствительной точке. Он чуть не вскрикнул от острой боли.
Инспектор Куин сердито зашикал на сына, весь захваченный пением. Для старика это была ожившая часть его прошедшей юности.
Для Эллери же это оказалось предвестием ближайшего будущего. Он готов был кричать просто так, без ушибленного локтя. Ибо удар настиг не только его руку, но и самый мозг.
– Папа.
– Замолчишь ты или нет?! – зашипел инспектор.
– Папа, нам надо уйти.
– Что-что?! Ты в своем уме? Черт возьми, из-за тебя я пропустил конец песни!
Лоретта замолкла, и вокруг них стал нарастать шквал аплодисментов. Она поднялась с сиденья и стояла молча, без улыбки, одной рукою опираясь на розовый рояль. Ее голубые глаза блистали в электрическим свете. Она вся блистала и переливалась. Затем занавес упал и больше уже не поднялся. В зале вспыхнул свет.
– Будь я проклят, если понимаю, что на тебя нашло! – сетовал старый инспектор, пока они с сыном пробирались к выходу из партера, – Эллери, ты просто создан для того, чтобы отравлять людям жизнь. Боже, что за дивный голос! – И дальше старик говорил и говорил без умолку только о Лоретте.., а скорее – о своей юности.
Эллери не издал ни звука, пока они не достигли переполненного вестибюля. На его лице застыло что-то вроде страдальческой гримасы:
– Папа, тебе вовсе не обязательно уходить. Почему бы тебе не остаться до конца? А я подожду тебя дома.
– Постой-ка, сынок. Что тебе взбрело в голову?
– Я просто кое-что вспомнил.
– По поводу Глори? – торопливо спросил старик.
– Да.
– Что?
– Пока еще точно не могу сказать. Надо сначала проверить. Папа, тебе правда не стоит уходить на середине. Я вовсе не собираюсь отправлять тебе удовольствие.
– Оно уже отравлено. Да и вообще, на остальное шоу мне плевать. Достаточно уже того, что я видел и слышал. Стоит потраченных денег. Что за чудо! Что за божественная певица! По поводу Глори, говоришь?..
– По поводу Глори.
– Знаешь, это дело тоже покоя мне на дает, просто места себе не нахожу, – признался старик. – Куда мы сейчас?
– Слушай, ты вроде передал районному прокурору копию завещания Глори Гилд? Ну, ту самую, с тайным посланием, которое мы прочли в конторе Уессера?
– Ну и что?
– Он мне нужен.
– Уессер?
– Районный прокурор.
– Херман? Сейчас? В субботний вечер?
Эллери угрюмо кивнул.