– Еще кого-нибудь ждем? – поинтересовался Мак-Кью, снова сверяясь с часами.
– А вот и машина Лоретты подъехала, – продолжал оповещать Присутствующих Эллери. Затем он сделал паузу и закончил, не отрывая глаз от окна, – она и Карлос Армандо.
– Кто-о?! – Берк буквально окаменел.
– Но, Харри, дружище, понимаете ли, – засуетился инспектор, – Лоретта отказывалась приезжать без него. А если вы хотели пригласить Лоретту, то…
– Я не хотел приглашать никакую Лоретту! Я вообще никого из них не хотел приглашать! – зарычал шотландец. – Чья это свадьба в конце концов? Что вы здесь за спектакль устраиваете? Да будь я проклят, что пошел навстречу вашим паршивым просьбам!
– Харри… – простонала Роберта.
– Плевать я хотел на них всех, Берти! Эти скоты топчут самое святое в нашей с тобой жизни, превращают его в мерзкую потеху! Я не желаю участвовать в вашем шоу, Куин! И тебе, Берти, не позволю!
– Что все это значит? – спросил слабеющим голосом судья Мак-Кью. Ему никто не ответил.
Захлопали двери.
Роберта, на грани истерики, бросилась в спальню инспектора.
В течение следующих нескольких минут состоялся небольшой парад: нечто среднее между «Новостями моды» и массовкой Феллини. Нежеланные гости один за другим медленно заполняли помещение, встречаемые насупившимся Берком, церемонно улыбающимся Эллери и сверх всякой меры гостеприимным инспектором, за которым маячила фигура вконец озадаченного Мак-Кью. Единственный из присутствующих, кто откровенно наслаждался происходящим, был Карлос Армандо, чье смуглое лицо и черные глазки дышали злобной наглостью. Собравшиеся бесцельно слонялись по маленькой гостиной, напоминая карты в колоде, снова и снова тасуемой неопытным игроком. Раздавались сконфуженные приветствия, неловкие любезности, риторические восклицания и неразборчивое бормотание каких-то вежливых фраз. С затаенной враждебностью пожимались руки, кто-то с воодушевлением обсуждал нынешнюю затянувшуюся весну, затем время от времени внезапно наступало смущенное молчание, взрываемое шумными поздравлениями Лоретте и, как лейтмотив у Вагнера, все это перемежалось бодрыми шуточками по поводу пропавшей невесты. В основном усердствовал Армандо – с самым что ни на есть невинным видом.
– Она в спальне, приводит себя в порядок перед радостным событием, – уже в сотый раз объяснял собравшимся инспектор.
В конце концов Роберта появилась перед публикой: бледная, но с высоко поднятой головой, в стиле героинь викторианских пьес. Тишина, воцарившаяся в маленькой гостиной при ее появлении, только усугубила всеобщую подавленность. Сладенькие гримасы Армандо отравляли настроение. Эллери был вынужден крепко вцепиться в руку Берка, чтобы удержать мускулистого жениха от опрометчивых поступков. В конце концов, всем на удивление, именно Лоретта спасла положение. Она подошла к Роберте, положила руки ей на плечи, расцеловала и увела в кухню, чтобы вместе достать из холодильника и приготовить букет для невесты. Когда они вернулись в гостиную, Роберта объявила Лоретту подружкой невесты и свидетельницей. Инспектор тут же вытащил несколько веточек мимозы из корзинки у стены и наскоро соорудил традиционный наряд подружки, воспользовавшись широкой лентой белого шелка, еще из рождественских припасов.
Наконец все устроилось. Судья занял место между окнами на фоне веток мимозы. По правую руку лицом к нему встал Берк, по левую – Роберта, как положено при церковном венчании. Лоретта поместилась позади Роберты, а Эллери – позади Берка. Все остальные выстроились следом. Судья Мак-Кью открыл Сборник Молитв на трехсотой странице, водрузил очки в роговой оправе на свой мощный нос и начал оперным басом читать текст брачной церемонии, как это установлено в Протестантской Епископальной церкви Соединенных Штатов Америки от шестнадцатого октября тысяча семьсот восемьдесят девятого года от Рождества Христова:
– Возлюбленные братья! – возгласил он и прокашлялся. Инспектор Куин со своего тщательно выбранного заранее наблюдательного пункта не сводил глаз с Эллери. Это его любимое чадо всегда отличалось самобытным характером. Но инспектор никогда раньше не видел сына таким окаменевшим, чуть ли не теряющим сознание от какой-то напряженной внутренней борьбы. Вне всякого сомнения, единственный плод родового древа Куиноа точил какой-то червь сомнения. Но какой? И пока судья читал, старик безуспешно пытался ответить на этот вопрос.
– ..мы собрались сейчас здесь перед лицом Бога и друг друга, чтобы сочетать этого мужчину и эту женщину святым таинством брака…
Комната наполнилась атмосферой таинственности, свойственной всем бракосочетаниям. Даже мурашки по телу забегали. Роберта в бессознательном трепете прижимала к белому кружевному подвенечному платью купленную Берком розовую бархатную муфточку, так что букетик гардений на ее корсаже вот-вот должен был помяться. Коренастый жених от волнения слегка вытянулся, как будто его только что назначили в караул Бэкингемского дворца. Инспектор даже представил себе его в красивом кивере и при мушкете. Мысли Лоретта Спейнер уносились куда-то далеко-далеко, в область мечтаний. Сельме Пилтер с трудом удавалось скрыть грустную зависть старой женщины, для которой свадьба – это только предмет тоскливых воспоминаний. Что касается самого инспектора, то его внимание привлекло любопытное зрелище – круглое брюшко адвоката Вильяма Мелони Уессера. Оно плавно колыхалось в такт напевного чтения судьи, словно Уессер участвовал в одном из древних обрядов культа плодородия. Только Армандо чувствовал себя полностью в своей тарелке, с циничной издевкой наблюдая за процессом, в котором он сам столько раз принимал непосредственное участие.
– ..который является святым установлением Божиим… – судья долго распространялся о мистической сути брака, священных обязанностях супругов, упомянул о чуде на Браке в Кане Галилейской[35], а инспектор в это время снова сосредоточил свое внимание на сыне. Тот оставался бледен и напряжен.
Старик начал не на шутку беспокоиться: не совершил ли он ошибку, взяв дело в свои руки? Что он сделал не так? В воздухе у явственно чувствовалось, что что-то не так…