Маггер появился в половине четвертого утра, мертвецки пьяный. Понадобились три стакана крепкого кофе, чтобы он хоть немного протрезвел. Когда сержант Вели с намеренной черствостью сообщил ему, что его друга Спотти прикончили, воткнув нож в спину, Маггер не сдержал слез.
Зрелище было весьма причудливым, поскольку лицом и фигурой он напоминал боксера-тяжеловеса. Ни на один вопрос он не отвечал абсолютно ничего.
Но поведение Маггера резко изменилось, когда его привезли в морг и показали ему тело друга.
— О'кей, — буркнул он и плюнул на пол.
Ему нашли стул, на который он тяжело опустился, злобно глядя на антисептические стены.
— Теперь вы будете говорить? — осведомился инспектор Квин.
— Это зависит…
— От чего?
— От того, что вы будете спрашивать. — Было очевидно, что любой вопрос, касающийся его ночной деятельности, окажется за пределами зоны ответов.
— Ладно, — кивнул инспектор. — Давайте попробуем. Вы знали, что Спотти собирался продать, верно?
— Сведения о девушке, которую сегодня начнут судить за убийство.
— Вы с ним были партнерами? Намеревались поделить выручку?
— Спотти не знал, что мне это известно.
— Что это были за сведения?
Маггер молчал. Его налитые кровью глаза бегали, словно в поисках убежища.
— У вас могут быть неприятности, — предупредил его инспектор. — Спотти что-то знал, что, по его словам, должно было помочь мисс Спанье, и собирался получить за свои сведения тысячу долларов. А вы знаете, о чем идет речь. Это дает вам веский мотив стремиться убрать Спотти с дороги. Если бы Спотти умер, вы могли бы получить деньги сами. Пожалуй, нам лучше выяснить, не ваш ли это нож.
— Я прикончил Спотти? — Пустые глаза ожили. — Моего дружка?
— Не болтайте мне о дружбе. Такого понятия не существует в вашей компании, если дело касается денег.
— Мы были друзьями, — серьезно сказал Маггер. — Спросите любого.
— Вы либо всадили в него этот нож — а если так, мы это узнаем, — либо ждали, пока Спотти получит деньги, чтобы потребовать свою долю. Что вам больше нравится?
Маггер провел тыльной стороной ладони по перебитому носу и снова огляделся вокруг, но не увидел ничего, кроме враждебных взглядов.
— О'кей, — вздохнул он. — Я собирался позволить Спотти получить бабки и попросить у него половину. Он бы со мной поделился.
— Какие именно сведения собирался продать Спотти? — снова спросил инспектор Квин.
Было почти шесть утра, когда Маггер смог наконец выдавить из себя драгоценную информацию, и то после того, как сержант Вели поделился собственной информацией. Маггера условно освободили из тюрьмы, где он отбывал срок за попытку ограбления. Одно слово надзирающему за ним чиновнику о его нежелании сотрудничать с полицией — и он бы снова оказался за решеткой. По крайней мере, так говорил Вели. Маггер не стал это оспаривать и быстро раскололся.
В качестве рутинной процедуры сержант проверил его на предмет возможной причастности к убийству Спотти. Алиби Маггера подтвердили два бармена в одной из забегаловок Бауэри. Он не покидал бар с трех часов дня до полуночи (чем он занимался от полуночи до половины четвертого утра, можно было легко догадаться, учитывая род деятельности, подаривший ему кличку).
Алиби усиливало надежность его показаний относительно Лоретт Спанье, хотя инспектор Квин напомнил, что в суде не приветствуют криками «ура» защиту, основанную на свидетельствах личностей типа Маггера.
Последнее, что они сделали на рассвете, — это отвезли громилу в уединенный отель, где заперли его под охраной полиции.
— Кто бы ни убил Спотти, — сказал Эллери, — он имеет тот же мотив для убийства Маггера. Постараемся продержать его в живых, по крайней мере, пока он не сможет дать показания.
После этого Эллери и Гарри Берк отправились по домам, чтобы поспать хотя бы несколько часов. Но Эллери никак не мог попасть в объятия Морфея. Ворочаясь в постели, он думал, что видит уже половину таинственного лица, также вращающегося вокруг своей оси. Но когда это лицо окажется в поле зрения хотя бы на три четверти, оставалось неведомым.
Часть третья
ТРИ ЧЕТВЕРТИ ЛИЦА
Черты лица — это портрет души, а глаза — ее очевидцы.
Глава 30
Для человека, так уверенного в том, что он может зародить у суда сомнение в виновности его клиентки, Юрай Фрэнкелл ухватился за соломинку, протянутую ему неожиданным свидетелем защиты, с необычайным проворством.
— Естественно, — заявил адвокат, — в суде присяжных я предпочитаю позитивное доказательство негативному.
— Почему бы вам не попытаться убедить окружного прокурора отозвать обвинение? — спросил Эллери. — Тогда вам вовсе не придется иметь дело с присяжными.
— Херман на это не купится, — ответил Фрэнкелл, — учитывая личность моего свидетеля. Фактически, это наш главный повод для беспокойства. Он будет вгрызаться в Маггера, как бродяга в индейку от Армии спасения.
— Тем не менее вы решаете разумным ограничить меню индейкой?
— Это лучшее, что у нас есть.
— Я полагал, что вы рассчитываете на саму Лоретт. Вы уже передумали вызывать ее свидетельницей?
— Посмотрим. Все зависит от того, как пойдет дело с Маггером, — осторожно сказал Фрэнкелл. — Вы уверены, что ему не обещали деньги за его показания?
— Абсолютно уверен.
— Тогда почему он так охотно согласился свидетельствовать? Я не мог вытянуть у него причину.
— Во время полицейского допроса ему тактично намекнули, что он может отправиться назад в тюрьму, если откажется сотрудничать. Его освободили условно.
— Но ему угрожала полиция, а не кто-то с нашей стороны?
— Совершенно верно.
Фрэнкелл выглядел обрадованным.
Эллери заметил, что окружной прокурор выполняет свою работу без обычного joie d'ouvrer.[43] Очевидно, подумал Эллери, ему не по душе ни само дело, ни его свидетели. За исключением официальных лиц вроде инспектора Квина и сержанта Вели, свидетели обвинения, вызванные в суд повесткой — Карлос Армандо, Гарри Берк, Роберта Уэст и сам Эллери, — сочувствовали подсудимой. При перекрестном допросе они вели себя куда более покладисто, чем при прямом.
Тем не менее окружному прокурору удалось весьма убедительно изложить дело против Лоретт Спанье. Насколько известно, она последней находилась наедине с Глори Гилд перед смертью певицы. Ее показания относительно времени ухода из квартиры Гилд, возвращения домой пешком через Центральный парк и прибытия в свою квартиру ничем не подтверждались. Револьвер 38-го калибра, ставший орудием убийства Глори, был найден в квартире обвиняемой в ее шляпной картонке. Она являлась главной наследницей огромного состояния жертвы. Наконец, прокурор добавил, что она брошена жертвой в раннем детстве на произвол судьбы, намекая, что мотивом могла быть не только корысть, но и ненависть.
Присяжные выглядели достаточно впечатленными. Они упорно избегали смотреть на детское личико подсудимой.
Единственным свидетелем защиты был Маггер. Он совсем не походил на того оборванца, каким его в прошлый раз видели друзья Лоретт. На нем были аккуратно выглаженный костюм, чистая белая рубашка, темный галстук и начищенные до блеска ботинки; он был гладко выбрит и абсолютно трезв, напоминая работягу-водопроводчика, приодевшегося перед походом в церковь.
— Херман наверняка заявит, что это мы его принарядили, — шепнул адвокат Эллери. — Но присяжных будет нелегко заставить забыть, как прилично выглядит этот парень. Лично я думаю, что Херману придется потрудиться. Более того, он это знает. Посмотрите на его нос.
Ноздри окружного прокурора раздувались и втягивались, словно ища дурной запах, который они, несмотря на весь свой опыт, не могли учуять.
Выяснилось, что настоящее имя Маггера — Кертис Перри Хэтауэй. Фрэнкелл быстро вытянул из него сведения о том, почему его «иногда» называют Маггером. («Зачем вы об этом спросили?» — осведомился позже Эллери. «Потому что, — ответил адвокат, — если бы я этого не сделал, то его спросил бы об этом Херман. Я просто вырвал у него жало».)