— Не знаю. Я даже соскучилась по тебе, — заметила Тереза, продевая нитку в толстую иглу, чтоб зашить поросенку брюхо.
— Дела всякие, барыня, — продолжал, как бы оправдываясь, крестьянин. — То кукурузу надо было полоть, то виноградник поливать, то еще что-нибудь…
— Ну, ну, будет тебе врать! — оборвала его с насмешкой Тереза. — Где это слыхано — полоть кукурузу, когда она уже созрела?
Джаджана смущенно опустил голову, но быстро поправился:
— На днях видел на базаре Корнелия. Слава богу, что вернулся. Саломэ и Кетуа говорили, что тоже видели его…
— Да, да, хорошо, что вернулся. Только нехорошо, что твоя Саломэ вином Корнелия угощает. Не следует этого делать, рано ему еще пить, — упрекнула гостя барыня.
Джаджана не согласился с нею:
— Такому молодцу, как твой Корнелий, вино только на пользу. Жаль, что меня дома не было, я бы его по-настоящему угостил. Хороший он у тебя, прямо богатырь вырос!
— Да что толку! — махнула рукой Тереза. — Только приехал и уже обратно собирается.
— А зачем ему собираться? — удивился Джаджана. — Из наших деревенских ребят никто в армию не возвращается.
— Ну, знаешь, это тоже не дело. Если все так будут рассуждать, то кому же тогда защищать нас? Турки перережут.
— Эх, барыня, — безнадежно покачал головой пожилой крестьянин, — без русских все равно с турками не справиться.
— Конечно, не справиться, если ваши парни будут разбегаться по домам, — упрекнула его Тереза. — На Россию, дорогой, нечего рассчитывать, она нам сейчас ничем помочь не может.
— Не знаю, а только в деревне все говорят: «Без России воевать не будем».
— Вот оттого, что так говорят да так делают, и валятся все напасти на нас, — строго отрезала вконец рассердившаяся барыня, вытирая передником вымытые теплой водой руки.
Дальше поросенком занялась Майко. Она надела его на вертел, разгребла угли и на двух рогатках укрепила вертел над огнем. Потом разбила в тарелку яйцо, развела его уксусом и гусиным пером смазала этой смесью поросенка, чтоб он лучше зарумянился, чтоб корочка во рту хрустела.
— Вот это я понимаю, — произнес Джаджана, облизнувшись, — молочный! Такого целиком, с косточками, кушают!
— У меня таких еще восемь осталось, — похвасталась Тереза.
Крестьянин посмотрел по сторонам и кашлянул.
— Барыня, — проговорил он с таинственным видом, — хочу тебе что-то сказать. Если есть время, выйди на минутку.
Тереза вышла из кухни, села на длинную лавку, стоявшую у стены, посадила рядом с собой Джаджана, достала из кармана четки и, перебирая их, приготовилась слушать.
— Вот какое дело, барыня, — начал Джаджана, поковыряв кизиловой палкой землю, — крестьяне бунтуют, решили отнять у помещиков землю…
Тереза сразу же нахмурилась и насторожилась.
— Но ведь у меня нечего отбирать. Сам знаешь, что у меня осталось.
— И то правда… у тебя, конечно, ничего не возьмешь, но вот у твоего брата Отия совсем напрасно пропадает земля. На леса его в Саркойе тоже зарятся…
— То, что ему полагается по закону, у него никто не смеет взять, — вступилась за брата Тереза, — а излишек у него забрали… в Шубани, по берегу Квирилы… Что же еще им надо? Правду говорят, что у волка волчьи повадки, ненасытный он зверь, уж как повадится в стадо, не отстанет, пока не прикончат его овчарки. Так пусть же знают они, что у нас есть защитники! — чуть ли не прикрикнула на Джаджана Тереза. — Пойми, нет такого закона, который разрешил бы брать чужое добро силой!
— Чужое? А вот мужики говорят, что добро это — их, народное… берут взятое помещиками у народа…
— Слышали мы это. Лодыри и лежебоки так говорят. Хотят получить нажитое чужим трудом. Грабители! Ну, ты сам скажи, как перед богом: что можно у меня отобрать?
— У тебя, конечно, пожалуй, ничего не осталось, все в порядке, можно сказать, — слукавил Джаджана. — Вот только Чинчареули… Сколько там будет? Семь или больше десятин?
Упоминание о Чинчареули пришлось не по душе Терезе. «Вон на что они метят!» — встрепенулась она, нервно перебирая четки.
— Не только семь, а и пяти не будет!
— Ой, барыня, что-то ошибаешься ты, — с той же лукавой улыбкой возразил Джаджана. — Я ведь рядом живу, твоя земля прямо к моему двору примыкает. Там, если даже на глаз прикинуть, по-моему, меньше семи никак не будет…
— Пусть даже десять — ну и что ж? — возмутилась барыня назойливостью гостя и гневно подняла брови. — Ну, заберете Чинчареули, а что ж, по-вашему, одно Набогиреви прокормит нас?
Свирепый взгляд Терезы заставил Джаджана сначала как будто отступить. Однако, помолчав, он продолжал гнуть свое: