ПОД ЗВУКИ ДАЙРЫ
У хозяина веселого
Гости милые собрались.
Хозяйка дома пригласила гостей к столу, накрытому во дворе, под огромным ореховым деревом. Место тамады предложили занять Платону.
— Платон — прославленный тамада, говорит, как Златоуст, — предупредил хозяев Иона.
— Разговоры разговорами, дорогой мой, но только какой от них прок, если тамада сам плохо будет пить и о нас забудет! — шутливо заметил Отия, как будто он давно уже не пил.
Дата Кипиани, Сандро Цулукидзе и Коция Чхеидзе, все в черкесках с газырями, поднялись со своих мест и, вежливо улыбаясь, поздравили Платона с избранием тамадой.
— Ну, собрались друзья-кутилы, рядышком устроились… — шепнул Корнелий Нино.
На столе аппетитно лежали тонкие мчади, на которых виднелись следы жилок каштановых листьев, огурцы, зелень, сыр сулгуни, сваренный в молоке с мятой, сыр малосольный, скрипевший на зубах, хачапури, различные соленья, цыплята, приправленные гранатовым соком с толчеными орехами, чесноком и киндзой.
Все сразу накинулись на еду, как шелковичные черви на свежие тутовые листья. Молчание нарушил Иона:
— Не торопитесь, ешьте медленнее, а то набросились, будто саранча.
Платон взял в руки серебряную чашу — азарпешу — с выгравированной на ней надписью: «Пей, безумец, весь мир будет принадлежать тебе!», встал и окинул печальным взглядом дальние горы.
— Я поднимаю, — начал он, — этот сосуд за ныне покойных представителей старой Грузии, блаженной памяти Арчила и Дареджан Мдивани. Мне говорили, что достопочтенная Дареджан наизусть знала «Витязя в тигровой шкуре». Это бессмертное произведение было лучшим и обязательным приданым для каждой грузинки. Из поколения в поколение передавалось слово, написанное десницей великого поэта, книга, ставшая светской библией грузин!
Платон еще долго говорил о семьях, «отмеченных особой божественной благодатью, из века в век продолжающих свой род и делами своими утверждающих его бессмертие». Он так вознес Арчила и Дареджан, такой воскурил им фимиам, что Отия, Тереза и Бабо прослезились.
— Миленькие мои, как говорит! — восторгался расчувствовавшийся Отия, вытирая глаза большим шелковым платком.
С особенным подъемом произносил Платон тосты за женщин. Бабо зарделась от восторга, когда он сравнил ее с колхидской красавицей Медеей.
— Медее, — говорил тамада, — ведомы и горячая страсть и холодная устремленность орлиных глаз! Ее руки умеют и ласкать и показывать когти тигрицы! Ее уста, открытые для любовных лобзаний, могут в одно мгновение наполниться ядом. Она двойственна, как Пантезилея, обнажающая грудь, чтоб погубить Ахиллеса…
— Ну, оседлал своего Пегаса! Не слушай, а то зачарует! — пошутил Иона, наклоняясь к Бабо.
Спели «Мравалжамиер», затем «У веселого хозяина» и еще несколько застольных песен. Дата Кипиани, Сандро Цулукидзе, Коция Чхеидзе и Иона обладали прекрасными голосами. Но тенор Отия, звонкий, задушевный, привел Платона в такой восторг, что он поднял рог и предложил выпить за хозяина тост «экстра».
Платон опорожнил рог и облобызал Отия.
— Так захвалил, так расписал меня, что дальше некуда, — расплылся в улыбке Отия.
— Не беда, что ты старик, — кричал ему Дата Кипиани, — ты хоть и старый, а все же лев!
— Старый лев. К нашему прославленному Отия это очень подходит, — подхватил Коция Чхеидзе.
— И вовсе я не стар, миленькие мои, — поспешил возразить обоим Отия. — Откуда вы взяли? А что я лев, так это действительно так, в особенности по сравнению с тобой, — вступил он в спор с худым, затянутым в черкеску Коция.
— Правильно, уважаемый Отия, вас никак нельзя назвать стариком. Я бы даже сказал, что вы моложе всех нас… — начал было Платон и осекся, прерванный голосами уже повеселевших гостей:
— Лев! Отия — Лев!
Но тут Отия решил прикинуться несчастным:
— Нет, миленькие мои, какой я лев! Выгоняют меня из гнезда моего, и я ничего не могу поделать…
Дата подбодрил его:
— Не горюй, Отия. Разве я не с тобой? Никто тебя не посмеет тронуть.
Гости пьянели. Рог передали Ионе.
— Ну крепкое твое цоликаури, сразу в голову ударяет, — как бы упрекнул он хозяина и бросил рог Корнелию. — Пей, вояка! Чего сидишь, как жених?
Отия нравилось, когда у него за столом начиналось состязание в выпивке. Он привлек к себе Иону и поцеловал его. Иона принял недовольный вид: